Кентурион - Валерий Большаков Страница 9

– Я покажу дорогу, любезный Пандион, – послышался из галереи голос Хориахути, и Уахенеб, осторожно опустив на пол кувшин с маслом, кинулся на цыпочках к портику. Коридор тут один, и эта странная парочка его не минует.

За углом криптопортика, там, где колонны центрального прохода замыкались в круг, Фиванец заметил Кадмара.

– Эй! – крикнул он приглушенно. – Нехеб-ка!

Кадмар вздрогнул, отставляя метлу.

– Это ты… Антеф?

– Я! Прячься за колонну – идут!

Оба шмыгнули за гладкие каннелюрованные бока, и притаились.

– Я, конечно, польщен, что встреча назначена именно здесь, – журчал Хориахути, – но благоразумно ли это – так рисковать?

– Никакого риска нет, – пробурчал Пандион, – не выдумывай…

– Ах, ах! – сокрушался великий начальник мастеров. – Все равно, это так опасно… Сюда!

Пропустив эллина вперед, начальник мастеров двинулся следом, спускаясь по ступеням вниз, в усыпальницу для мумий Аписов, священных быков. Время от времени целая команда жрецов отыскивала на пастбищах Египта черного быка с белой отметиной на лбу, определяя избранное животное по двадцати восьми признакам, и объявляла его воплощением бога. Весь остаток своей жизни бык проводил как в коровьем раю. Ему предлагали самый изысканный корм и оказывали почести, а после смерти Аписа бальзамировали и мумию сносили в подземелье Серапейона.

– За ними, – тихо скомандовал Уахенеб.

Подвалы Серапейона представляли из себя настоящий лабиринт – множество сводчатых коридоров переплеталось так, что заблудиться в них было легче легкого. Время от времени в лабиринте устраивали мистерии и прочие таинства, на которые допускались лишь посвященные. По стенам через равные промежутки ярким белым пламенем горели светильники – и не коптили: в касторовое масло добавляли щепотку соли.

– Я думал, тут холодно будет, – прошептал Кадмар.

– Египетские подвалы хранят тепло, – ответил Уахенеб. – Тс-с! Вон они!

За изгибом коридора замерцал оранжевый свет факела, и глухо донеслись голоса, но слов было не разобрать.

– Постой тут, – шепнул Фиванец.

Он тихонько подобрался к пилястру на углу и выглянул. Перед ним открылась гробница – аккуратные саркофаги из красного и черного гранита, в которых покоились мумии Аписов. Вот и самый первый бык, сдохший еще при Птолемее Сотере. Бальзамирование усопшего Аписа обошлось царю в пятьдесят талантов серебра. «Сколько добра переводят зря!» – вздохнул Уахенеб. Давно ли он стал так думать? В юности Фиванец благоговел перед древними традициями, никак не отпускавшими народ Египта. Египтяне верили, что смерть – это не навсегда, что души их мертвецов витают рядом, принимают подношения, помогают живым или преследуют их. И люди всю жизнь готовились к смерти…

Уахенеб стремительно отшагнул в тень – кто-то приближался. Мимо прошагал Хориахути, удаляясь к выходу и светлея улыбкой облегчения. Метельщик пригнулся и быстренько просеменил ко входу в длинное помещение, куда допускались одни тарихевты – бальзамировщики. Он осторожно заглянул вовнутрь и увидел Пандиона, горбившегося в подобострастии. Пламя светильника-люкноса, пригашенного пластинами желтого оникса, делало лицо эллина больным, а тени, бросаемые на щеки и глазницы, лишь усиливали это первое впечатление.

– Чем порадуешь, Пандион? – прозвучал вдруг бархатный, глубокий голос, такой холодный, что Уахенеб вздрогнул так, будто на него сквозняком дунуло.

– Иосеф, сын Шимона, – проговорил Пандион, – согласен продать мечи, щиты и доспехи по сходной цене, но требует плату вперед, и золотом!

– Скажешь ему, что я согласен, – ответил холодный голос. – Я постараюсь сыскать золото… А его самого где найти? И когда?

– В Уасете! [25]Иосеф обещал быть с товаром в месяце хойяке. [26]

– Хорошо. Префекта бреешь регулярно? – вопрос сопровождался хохотком.

– Через день! Но рабы у Марциала продажны, как прихожу – толпой бегут хозяина закладывать!

Зависла пауза.

– Что-то еще?

– Мнэ-э… – замялся Пандион. – Вчера в Мусейоне я видел двух людей, которые интересовались Зухосом…

Уахенеб напрягся.

– Как они выглядели?

– Один из них эллин, но почему-то без бороды, зато волосы – ниже плеч. А другой – светлый, похож на северных варваров, но брит и стрижен по римской моде…

– Могу просветить тебя, Пандион, – в холодном голосе зазвучала насмешка. – Эллина зовут Александрос, а варвара – Сергий. Но их не двое, а четверо, и с ними столько же рабов! Двое из них проникли в этот храм…

– О-о! – только и выдавил из себя Пандион.

– Вот что, друг мой… Ступай в Мусейон, не мешкая, и уведи с собой этого Сергия – он самый опасный. Где твои люди?

– На маяке.

– Вот туда и уведи… И убей!

– Слушаюсь!

Чье-то зловонное дыхание ощутил Уахенеб, и живое тепло стоявшего за спиной.

– Кадмар? – одними губами шепнул Фиванец. – Я в шоке!

Но это был не Кадмар. Удар дубинкой сорвал кожу на голове Уахенеба. Орудие убийства соскользнуло, раскровенив ухо и едва не размозжив ключицу. Египтянин взмахнул руками, и упал, ударившись лицом о каменные плиты пола.

2. Александрия, Мусейон

Искандер в обществе Сергия неспешно прогуливался по Канопской улице, которую иначе прозывали Дромос. Дромос был прям, как Невский проспект, так же окаймлен тротуарами, мощеными плитами из базальта, и в ширину раздавался похожим образом – локтей на шестьдесят. Дромос тянулся, уходя в перспективу, на восток и на запад, прорезая весь город, от Ракотиды на западном конце до иудейских кварталов у восточных стен, а тротуары его прикрывались от солнца и зимних дождей роскошными портиками. Еще одна широкая улица, улица Сомы, разделенная рядом деревьев на две широкие аллеи, пересекала Дромос под прямым углом. В том месте расположился городской форум, знаменуя собой центр города. Отсюда, если шагать к востоку, можно было попасть к Дикастериону – местному Дворцу правосудия – с его знаменитой священной рощей, к Гимнасию, Цезареуму, к Панейону – красивейшему парку города. Посреди парка возвышался травянистый холм, обвитый спиральной дорогой, с беломраморным храмом на верхушке, посвященным Пану, эллинскому лешему. Поблизости от Панейона поднимал свои аркады и колонны большой театр Диониса, похожий на половинку цилиндра. Неподалеку от театра струился Агатодемонов канал, открываясь устьем к Антиродосу. Красив был град Александра!