Милые чудовища - Юлия Васильева Страница 9

— Боюсь, что с моим ростом это физически невозможно.

— Да брось ваньку валять! Говорю тебе, это моя вдова, я ее уже второй месяц пасу!

— Зачем мне валять какого-то Ивана? И какое отношение это имеет к выпасу Анфисы Ксаверьевны, разве она овечка? Энд ай бег ё пардон, но на ней не написано, что она ваша.

— Это пока! Пока не написано!

— Ну так идите и напишите. — Сэр Бенедикт указал на дом. Для человека, не понимавшего или делавшего вид, что не понимает русских идиом, предложение было излишне образным.

— Слушай, друг, — белоснежная, словно императорский фарфор, улыбка вернулась на лицо франтика, — одолжишь пятьсот рублей? А я уж честь по чести и предложение руки, и свадебку… А ты тогда занимай этот флигель хоть целиком.

Бенедикт Брут в очередной раз призадумался.

— Ноу-ноу-ноу, итс импосибл, — наконец решил он, а затем неожиданно оттолкнул руку Хлыщева от своей пуговицы и, что еще более удивительно, приобнял ошеломленного Модеста Дионисовича за плечи. — Но вы, мой юркий друг, можете их заработать…

— Как? — тут же наклонился к нему бойкий воздыхатель Анфисы Ксаверьевны. Скорость, с которой он отреагировал на столь неожиданное предложение, заставляла подозревать, что получать деньги за сомнительные поручения ему не впервой.

— Мне нужен… — Доктор пощелкал пальцами, пытаясь подобрать нужное слово, но скоро сдался. — Гайд.

— Гад?! — вспыхнул оскорбленный до глубины души Модест Дионисович.

Брут еще пощелкал пальцами для улучшения памяти и словарного запаса — на этот раз упражнение помогло.

— Чичероне, — перешел он вдруг на итальянский, а затем в порыве внезапного озарения воскликнул: — Проводник!

— По Князьгороду, — понимающе кивнул белозубый франтик и перешел на какой-то особый, сиропный тон: — По злачным местам-с? Это можно. Знаем-знаем…

Сэр Бенедикт осмотрел знакомца Анфисы Ксаверьевны с осуждением.

— По местам, где собираются состоятельные граждане города, способные позволить себе мои услуги.

Модест Дионисович первым вернулся в дом к остывшему чаю. «Во избежание подозрений», — как сказал он пониженным тоном криптозоологу. Сэр Бенедикт же пару минут полюбовался почти распустившимися кустами сирени и только собрался уходить, как из-за этих самых кустов высунулась остроносая мордочка Матвея. Судя по здоровому румянцу на щеках, сын Анфисы Ксаверьевны пробыл в саду уже немало времени. А острый недетский взгляд говорил о том, что мальчик слышал большую часть нелепого разговора, состоявшегося между мужчинами.

— Я же говорил, что я забавный, — без тени смущения повторил ему сэр Бенедикт, ковыряя концом неотделимого от его персоны зонта только-только зазеленевшую клумбу.

— Я позволю вам остаться, если вы избавитесь от этих двоих, — очень серьезно объявил мальчик.

Криптозоолог не стал уточнять, каких двоих ребенок имеет в виду. Сэр Бенедикт задумался только на секунду, а затем протянул мальчику руку, унизанную перстнями.

— Дил.

— По рукам? — переспросил Матвей, налегавший в своем лицее все больше на немецкий, а втайне от маменьки изучавший идиш, армянский и еще пару северокавказских языков.

— По рукам, — подтвердил доктор, которого явно забавляла обстановка в доме, где ему довелось поселиться.

В недолгом вчерашнем разговоре Анфиса Ксаверьевна успела посвятить постояльца в суть своих материнских чаяний. Вдова пророчила сыну министерский пост. И сэр Бенедикт со свойственной ему проницательностью начинал подозревать, что зря.

Таланты мальчика лежали в той же сфере, в которой и таланты его прадеда, ловкого купца, все состояние которого так непрозорливо растранжирили дети. И если бы криптозоолог обладал еще и провидческим даром, то непременно сообщил бы своей домовладелице, что в грядущей через пару десятков лет войне Матюше предстояло стать главным фуражиром великоросской армии, а под старость лет и вовсе первым поставщиком императорского двора. Но пока он был всего лишь излишне смышленым и настороженным подростком, волею маменьки помещенным в дворянский лицей, и «торговля», которой занимался ребенок, имела более скромные масштабы.

— Позволю вам остаться, — передразнил сэр Бенедикт и иронически возвел глаза к небу, когда и Матвей скрылся в доме.

В гостиную англичанин вернулся как раз вовремя, чтобы предотвратить начало военных действий.

Купец второй гильдии, так бесславно ретировавшийся при водворении криптозоолога в дом, исполнил свое обещание и вновь явился пред светлы очи предмета своих воздыханий.

И теперь оба поклонника Анфисы Ксаверьевны сидели по разным углам дивана, как мальчишки-забияки, рассаженные гувернанткой. Хозяйка дома вновь отсутствовала, словно избегая обоих.

— Ну что вы любуетесь на меня, будто я барышня какая? — с ленивой претензией в голосе сказал Модест Дионисович.

Калина Ипатьевич не то чтобы любовался, скорее, пожирал своего соперника глазами.

— Стыда у тебя нет, бесеныш. Диверсию учинил и сидит нога на ногу.

— Что-что я учинил?

— Диверсию!

В этот момент и вошел сэр Бенедикт. Видя, что оба недружелюбных взгляда обратились на него, едва кивнул в знак приветствия и с неприкрытой насмешкой сказал:

— Не прерывайте свою дружескую беседу, господа. Я здесь исключительно ради чая, на общий разговор не претендую.

— Фи, Калина Ипатьевич, что-то от вас старческим маразмом повеяло. — Щеголь демонстративно помахал рукой перед носом.

Но купец уже смотрел на вошедшего, уютно разместившегося в кресле напротив таким образом, чтобы иметь наилучший обзор на предстоящую схватку.

— Вы криптозоолог?

— Нет, я просто испытываю извращенное удовольствие, приглашая в свой дом идиотов с опасными чудовищами, — ответил Брут, изящно наливая себе чай.

— Но Анфиса Ксаверьевна сказала… — затянул Калина Ипатьевич, растерянно хлопая яркими, по-детски синими глазами: всего повидал на свете купец, но с таким безжалостным видом сарказма сталкиваться ему еще не приходилось.

— Ну, раз Анфиса Ксаверьевна сказала…

— Так, может, съездим до моего амбара, а то мне этот злодей, — толстый указательный палец с квадратным ногтем ткнул в сторону Модеста Дионисовича, — туда какую-то пакость подсадил.

— Что?! — уже с настоящим возмущением вскричал франтик.

— Что-что, натурально подсадил! — И, повернувшись к сэру Бенедикту, купец начал старательно излагать свои доводы: — Зуб он на меня точит — это раз, амбар его батюшки прямехонько напротив — это два, а позавчерась ентого дармоеда как раз около и видали — это три.

— К отцу я ходил! К отцу! — ярился Модест Дионисович, вскакивая на ноги.

— А зачем? — прищурился его оппонент.