Лавка красоты "Маргаритки" - Анастасия Королева Страница 9

И так мне заголосить захотелось, на матер плакальщиц, чтоб весь квартал наверняка услышал, да только вместо этого обессиленно опускаюсь на жалобно заскрипевшую ступеньку, и выдыхаю:

– И чего мне теперь делать?

Вряд ли парень ответит мне, да и ответ, как таковой, не требовался, по крайней мере, на этот вопрос. Не его ж это забота.

– Так я, это, и сам сделаю, правда не так быстро, как если б мужики пришли, но…

– Правда? – поднимаю затуманенный от слёз взгляд и прямо-таки не верю своему счастью.

– А чего б мне врать? Правда. Только ты скажи, хозяйка, чего тебе в первую очередь сделать надо, с того и начнём.

Хотела сказать, что сперва о тётке моей покойно расскажи, а потом уж за работу примешься, но… Слова будто в горле застряли, а потом и вопросы путные из мыслей выветрились. Чертовщина, да и только. Пришлось вставать, отряхивать подол юбки и указывать на окна:

– Сначала битые стёкла заменить надо, и дверь, а остальное – потом.

Если уж я решила в этом доме жить, то хоть уверенной надо быть, что ночью никто пришлый в жилище моё не пролезет.

Работал Тимоха, как он представился чуть позже, споро и ладно. Правда хмурился сильно, да оглядывался то и дело, будто ожидал какого нападения. От меня что ли? Да это ж смешно, честное слово, я едва ли ни в два раза меньше его, могу разве что укусить, да и то, боюсь зубы себе обломаю.

Но к вечеру мы с ним распрощались весьма дружелюбно и сговорились встретиться завтра ближе к полудню.

Стоило закрыть за ним дверь (новенькую и крепкую), как я замираю на месте и долго осматриваю комнату. Странное дело – вроде поменялось только пару стёкол в раме окна, а гостиная будто ожила. Будто задышала как-то иначе – довольством и спокойствием. И стены, пусть с облезшими обоями, а местами и отвалившейся штукатуркой, потеплели. Я прикладываю руку и неожиданно сама для себя произношу:

– Давно ты стоишь никому не нужны?

И дом жалостливо скрипит, подтверждая мои догадки.

Собственно, о своей тётке я ровным счётом ничего не знаю, хотя бабушка часто бывала у нас, да и мы у неё гостили не редко. И в те дни она любила сажать меня на колени и рассказывать о днях прошлых, давно в лето канувших.

А о сестре, родной своей крови, бабушка Аделаида молчала. Будто и не существовало на свете никакой Дайны.

У кого теперь узнать про неё? Бабушки давно нет, как и мамы.

И стоило мне подумать об этом, как камин загудел, закряхтел, да выплюнул прямо к моим ногам пыльную чёрную тетрадь.

Я таки пугаюсь, вжимаюсь в стену, и стою так несколько минут к ряду. Потом усмехаюсь собственной трусости и подхожу ближе. Нагибаюсь, поднимаю тетрадь и вытираю её о подол изрядно запылившейся юбки.

На поверку, кожа, что обтянула толстобокую книжонку, оказалась вовсе не чёрной, а тёмно-синей, с прожилками золотых нитей по краям. И несмотря на своё неуместное пребывание в жерле камина, красоты тетрадь не утратила, напротив, сажа на кончиках белых листов её будто солиднее сделала.

– Хочешь, чтобы я это прочитала? – бормочу, неизвестно к кому обращаясь. И дом вздыхает, одобрительно так. Потом камин, осчастлививший меня нежданной находкой, кряхтит, чихает и… загорается ярким пламенем, залив комнату тёплым светом.

Отчего-то, вместо страха положенного, улыбаюсь, и усаживаюсь прямо на пол, возле уютно потрескивающих брёвен.

Дом, силой наделённый, мне доводилось видеть всего раз, и то, это было в далёком детстве. То поместье выглядело более обветшалым и зловещим, как мне тогда показалось. Мама, приехав туда вместе с бабушкой Аделаидой, крепко сжимала мою руку и приговаривала:

– Наступай осторожно, дому очень больно.

Бабушка же на её слова недовольно кривилась, но переставляла ноги медленно, стараясь не тревожить старые прогнившие доски. В силу возраста, я была весьма любопытной, а потому долго не желала замолкать и всё спрашивала матушку, почему же дому больно.

Тогда-то она и рассказала мне, что давным-давно дома наделяли силой и разумом. Дескать так было проще управляться с хозяйством, да и гости непрошенные порог такого жилища никогда переступить не могли. Но было это давно и сейчас таких домов почти не осталось.

А почему не осталось, мама отвечать так и не захотела, мол маленькая я ещё, вот вырасту, тогда пойму.

Вырасти-то я выросла, помниться даже как-то пыталась «оживить» дом дяди Росма, за что получила взбучку, но так и не поняла, что же в этом плохого. Зато сейчас, сидя на пыльном полу и выслушивая жалобные стоны особняка, догадалась, что дело в характере, который домам вместе с разумом доставался. Вот так обидишь ненароком своё жилище, оно возьми, и превратись из добротных апартаментов в какую-нибудь развалюху.

Камин зашипел, будто мысли мои подслушал, и недовольно фыркнул. Пришлось вернуться к делам насущным.

Тетрадь я открываю с опаской. Сдуваю надоедливую сажу, протираю для верности рукавом и вчитываюсь в поблёкшие от времени строки.

«Сей талмуд содержит душевные излияния Дайаны Ларнесс, единственной чёрной ведьмы в потомственном роде фей».

Сердце кульбитом забилось где-то в горле, и волосы на голове зашевелились… А ещё ноги одеревенели и язык присох к нёбу.

Ведьма? Чёрная?!

Талмуд летит в камин, который тут же обиженно тухнет, а я подскакиваю на ноги и бегу к двери. Со всей силы дёргаю ручку, что, как назло, заело, поворачиваю туда-сюда и понимаю, что дело вовсе не в ручке, что меня попросту запер сам дом.

И как-то разом все странности, до того мучавшие меня, прояснились. И вселенское облегчение Шмота, от бумаг на дом избавившегося, и непонятно откуда взявшаяся любезность управляющего банка, и страх рабочих, оказавшихся ступить под крышу жилища, что некогда принадлежало… ведьме! Да к тому же чёрной!

Но это ведь невозможно. Никак. Нет, чёрные ведьмы в природе существовали, когда-то давно, да и сейчас они, наверное есть, только… Не бывает ведьм полукровок. И в семье фей такая никак родиться не могла. Это противоречит всем канонам и правилам, что ни одно столетие открывались да доказывались.

А если и попрать все эти учёные выверты, то родись в семье фей ведьма, чёрная к тому же, её бы тут же отправили за границу Проклятых гор. Вместе с матушкой и батюшкой, такое чудо породившими. Да что там говорить – со всем семейством вкупе, чтоб и следа от рода этого в королевских архивах не осталось.

И… И… И вообще! Ведьмы – зло! Им жить среди люда честного, и тех, кто к честности никакого отношения не имеет, не положено! Не положено и всё тут!

– Пусти! – пищу придушенно, словно мышь в мышеловку пойманная.

Собственно, от серых вездесущих тварюшек я сейчас мало чем отличаюсь – чем эта громадина не клетка?

Дом на мою просьбу вздыхает, осуждающе так, но дверь открывать не спешит.