Свет. Испытание добром? - Юлия Федотова Страница 9

Такая, да не точно. На той, прежней, правая половина, изображавшая вольтурнейскую часть материка, была затонирована раза в два интенсивнее левой, фавонийской, – казалось, что на ней постоянно лежит тень. Так была обозначена Тьма.

Здесь же все было немного иначе. Восточная часть по-прежнему оставалась более темной. Но на этот раз именно она была выполнена обычным тоном. Краски западной половины были заметно светлее, но выглядели они не выцветшими, а… как бы точнее определить? Сияющими, будто освещенными прямым лучом солнца.

– Гедвиг попросила показать ту книгу, – с волнением рассказывал Кальпурций. – Профессиональный интерес пробудился, все-таки ведьма она, хоть и повитуха… Я не стал в руки давать, побоялся, памятуя, как бедного Йоргена в тот раз шарахнуло. Листал сам, она смотрела. Почти до самого конца дошли – и вдруг увидели новую страницу! Вот эту! Жизнью и честью готов клясться – ее тут раньше не было!

– Силонийская клятва жизнью и честью, первая формула Люцилла, модификация Аквануса, – нервно пробормотал Йорген.

– Ты о чем?! – Кальпурций взглянул на друга удивленно.

– А, это я так, не обращай внимания, – смутился тот.

– Заучился он у нас совсем, – пояснил маг и потер переносицу, этот жест означал у него крайнюю степень озадаченности. – Что-то я не совсем понимаю. На прошлой карте, той, что мы руководствовались в пути, была обозначена Тьма, так?

– Именно, – подтвердил Кальпурций со значением.

– А на этой тогда что?

– Свет? – неуверенно предположил Йорген, ему показалось, что он сказал глупость.

– Свет! – энергично кивнул Кальпурций.

– Свет, – согласился Легивар. – Пожалуй. А зачем? Что это может значить?.. Вы думаете… Думаете, это не к добру?

– Вроде бы свет всегда ассоциировался с добрым началом… – В голосе ланцтрегера звучало сомнение, его собственные нечеловеческие глаза плоховато переносили яркое солнце, поэтому он всеобщей любви к ясной погоде не разделял, предпочитая сумерки и тень.

– Мы думали об этом с Гедвиг, – кивнул Кальпурций. – И смотрите, что получается. Тьма, которую мы с вами изгнали в прошлом году, грозила превратить наш мир в загробный, сделать из него вместилище для нечестивых душ, некое продолжение мрачного Хольгарда, в котором, судя по всему, оставалось недостаточно места, чтобы принимать новых грешников. Так?

– Примерно так, – кивнул Легивар Черный, – хотя кое с чем можно поспорить, ты судишь слишком материальными категориями… Ну ладно, примем как модель. Что дальше?

– А дальше нам с Гедвиг подумалось вдруг… Ведь, кроме грешников, есть еще и праведники. Их тоже надо где-то размещать, дивный Регендал – он тоже не из сцийского каучука сделан…

– О! Я все понял! – обрадовался скорый на выводы Йорген. – Тьма была испытанием, в ходе которого мы должны были доказать, что наш мир достоин принадлежать живым, что он для грешников недостаточно плох. Некие тайные силы поставили перед нами… как там альв говорил? Морально-этическую проблему они поставили, мы ее решили…

– Ты ее решил, – поправил справедливый силониец. – Мы-то как раз неправильно себя вели, только мешали тебе.

– Ах, да какая разница? – отмахнулся Йорген. – Один бы я вообще не пошел ее решать. Вот ты меня с мысли сбил!

– Доказали мы, что мир наш не совсем плох, – подсказал Легивар нетерпеливо, уж он-то свою роль в деле избавления от Тьмы был вовсе не склонен преуменьшать.

– Верно! Значит, теперь надо доказать обратное. Что мир наш недостаточно хорош для праведников, и в дивный Регендал его превращать рановато.

– И каким образом ты это будешь делать? – хмыкнул маг.

Йорген смутился.

– Ну я пока не знаю… Может быть, надо заняться разбоем и грабежом… Или пойти добить Фруте, типа брат все-таки поднял руку на брата… Только на это не рассчитывайте! Этого я делать не стану…

– Никто тебя и не заставляет, уймись, – велел Легивар строго, и Йорген, к удивлению гостя, не огрызнулся ехидно, как в былые времена, а послушался и умолк.

«Ах да, они же теперь ученик и учитель! – сказал себе Кальпурций. – Забавно!»

И тут вдруг подала голос белошвейка Лизхен, о присутствии которой все как-то позабыли, а она так и сидела в своем уголке, слушала их разговор и даже понимала кое-что.

– Но почему вы не хотите, чтобы наш мир стал дивным Регендалом? – с детской обидой спросила она. – Наш хейлиг на проповеди учил: там лето круглый год, цветы цветут, облачка пасутся на голубой траве, нет ни болезней, ни горя, ни бедных, ни богатых – всем хорошо, кто туда попал… Пусть и у нас здесь так будет!

– Ах, милая, – снисходительно вздохнул Легивар. – Не стану спорить, наверняка Регендал – это чудесное место, и душа каждого стремится туда. Беда в том, что этот мир населен отнюдь не душами, он пока принадлежит живым. И этим живым, то есть всем нам, придется куда-то деваться, чтобы освободить место для чужих праведников. Тьма поступала просто: посылала тварей своих истреблять смертных. Возможно, Свет будет менее жесток, но проверять на себе как-то не хочется. Не знаю, как ты, моя милая, а лично я пока еще не готов помереть. Да и в праведности своей, кстати, не уверен, а в мрачный Хольгард прежде времени не стремлюсь. Пусть уж лучше все останется как есть.

– Пусть останется! – испуганно прошелестела белошвейка.

Она вдруг поняла, что незаконная связь с колдуном никому не прибавляет праведности, и для нее самой места в новом Регендале может не найтись… Пожалуй, дело можно было бы поправить, если бы он взял ее замуж. Но как раз замуж-то веселой вдовушке пока и не хотелось. Спору нет, Черный Легивар – мужчина видный и с ней всегда ласков. Но ведь прежний ее супруг, цирюльник Кнолль, до свадьбы тоже никогда не дрался. А потом как начал колотить, как начал… Так и пришлось бедняжке идти к заезжей ведьме из породы кочевых зегойнов (они в ту пору как раз стояли табором под городской стеной), кланяться золотой кроной, чтобы отучила мужа распускать руки. Зегойна согласилась помочь: велела прийти на другой день и ношеную исподнюю рубашку супруга принести с собой. Что-то она над этой рубашкой ворожила, бормотала-нашептывала по-ненашенски, и свечой над ней водила, и зельем вонючим брызгала, и топтала босой ногой.

И что же вы думаете? Удалось колдовство, перестал цирюльник и драться, и напиваться вином! И то сказать, не до драк ему стало, сердешному, – помер в три дня от кровавой горячки, порезавшись опасной бритвой. Лизхен горевала долго, до самого вечера. И траур носила, сколько положено, и поминальную службу заказала в храме Дев Небесных, и еще для бога Нахтхирта целый котелок свинины натушила, снесла на капище, чтобы веселей покойнику на том свете пришлось. Но никакой вины в его безвременной кончине она за собой не чувствовала. Ведь она ни о чем дурном зегойну не просила, только чтоб не бил… А теперь подумалось: мало ли, вдруг это был и ее грех? Ведь не ее одну колотили, других женщин мужья тоже колотят. И они терпят, по ведьмам не бегают, ведь на то он и муж, чтоб учил… Верно, грех! Да еще скатерка та, с вышивкой хаальским крестом… Соседка вывесила сушить, а она мимо шла и, попутал гайст, позарилась на чужую красоту, по сей день в дальнем углу комода лежит… Ах, сколько же нагрешила она за свои двадцать с небольшим! Нет, Легивар умен, он прав: пусть уж все остается как есть.