Черный Янгар - Карина Демина Страница 89

– Смотри, начинают! – взвизгнула Пиркко, хватая мужа за руку. – Как ты думаешь, кто из них победит?

На арене кружила пара серых волкодавов, и человек с коротким копьем вертел головой, пытаясь уследить за псами. Они же то приближались с грозным рычанием, то отступали.

Пиркко жадно облизала губы.

Ей интересно?

И ее интерес передался Вилхо.

Кто?

Человек? Или псы?

Они напали одновременно, и человек, неловко взмахнув копьем, рухнул на песок. Дальше смотреть было мерзко, и Вилхо отвернулся. Он пил вино, думая, что все же поспешил с устройством этих боев. Слишком кроваво. Грязно. И подобные зрелища дурно сказываются на пищеварении, к вечеру непременно начнутся желудочные рези.

А вот Пиркко следила за происходящим внизу жадно. Губы приоткрыты, на щеках румянец, глаза сияют… Нравится? Ну и пускай.

Пара бойцов сцепилась насмерть.

Волк отбивался от волкодава.

И старый кабан с обломанным клыком легко разметал стаю псов. Чем дальше, тем больше крови. И толпа гудела, кричала. Песок терял свою белизну.

– Тебе не по нраву праздник, муж мой? – В голосе Пиркко прозвучали новые, неведомые доселе ноты.

– Я устал. – Вилхо с трудом подавил зевок.

Его голова вдруг стала легкой, почти невесомой. А боль, терзавшая тело в последние дни, отступила. Он осел на подушки, позволив жене поправить их.

– Жарко…

И меха исчезли. А легкий весенний ветерок коснулся щеки, лизнул золотую краску. И, желая острее ощутить прикосновение, Вилхо мазнул по лицу ладонью, стирая позолоту. Но руку на весу удержать не сумел – тяжелая.

В животе урчит. И кажется, его вырвало желтой желчью.

Кто-то суетится, трогает руки, губы вытирает и сует питье. Каждый глоток дается с трудом, да и не хочет Вилхо пить. Ему хорошо.

Он не боится убийц.

И болезней тоже.

Он спрятался от них не в комнате, но в ином, сумеречном мире, который проступал вокруг. Вилхо окружали тени. Вот мать, чье лицо спрятано за белым пологом савана, словно вуалью. Странное дело, прежде Вилхо боялся мертвецов, но сейчас сам протянул матери руки.

– До чего же холодны ваши пальцы, матушка, – сказал он с удивлением.

А она обняла его крепко, так, что дыхание остановилось. Следом за нею из сумрака вышел отец. Он был по-прежнему высок, широкоплеч и смотрел все так же, с укором, будто бы Вилхо был сам виноват в том, что больным уродился.

– Я старался быть хорошим кёнигом. – Вилхо понурился, как некогда в детстве, когда случалось огорчать воспитателей. Те жаловались отцу, а он, восседая не на троне, но на табурете, отчитывал сына.

Сейчас же отец лишь покачал головой и сгреб Вилхо в охапку. И он, вновь маленький, слабый, с преогромным облегчением спрятался на отцовской груди, вдохнул знакомый запах дыма, что исходил от бороды, вцепился в массивную золотую цепь и рассмеялся от счастья.

Сердце кёнига остановилось.

Вилхо Кольцедаритель умер в полдень, когда весеннее солнце вовсю расщедрилось, словно пыталось отогреть заледеневший город. А может, и не город, но людей, что собрались на площади. Они свистели и топали, криками подбадривали смуглого бойца, который вновь одержал победу.

Сейчас люди любили его…

Смерть кёнига была тихой, незаметной. Он просто обмяк на подушках, и голова бессильно упала на плечо. Вилхо выглядел спящим, и рабы отступили, не желая тревожить кёнига. А кейне была чересчур увлечена тем, что происходило внизу.

Ее будоражил запах крови. И вид ее. И такая близкая чужая смерть, которую хотелось выпить.

И лишь когда распорядитель объявил перерыв, она повернулась к мужу.

Спит? Рот раскрыт, по подбородку слюна течет… текла. И руки холодны. А глаза неподвижны.

Пиркко ощутила не облегчение, хотя и избавилась от того, кого презирала всей душой, но раздражение – эта смерть была несвоевременной. Еще бы день-другой продержался…

До той поры, пока Талли не вернется в Олений город с новостями.

Будут ли они хорошими?

Пиркко поправила съехавшую на ухо шапку и закрыла мужу глаза.

Будут.

Пусть Янгхаар Каапо и зол на нее из-за пыточной, но разве могла она тогда поступить иначе?

Кейне поднялась.

Согласится. Не устоит перед искушением. Ни один мужчина в здравом уме не откажется от трона и власти. И от нее, Пиркко-птички.

А если и откажется… Сейчас Пиркко много сильней, нежели в предыдущую их встречу. Янгар удивится. Конечно, если успеет.

Тень улыбки коснулась ее губ, чтобы тотчас погаснуть. Пришла пора примерить маску скорби. И, взмахом руки подозвав Советника, Пиркко произнесла:

– Случилось ужасное. – Слезы сорвались с ресниц кейне, и взгляд ее сделался по-детски растерянным. – Мой супруг…

О внезапной смерти кёнига возвестили трубы.

И кейне, выйдя на балкон, распустила косы.

– Мой муж ушел, – сказала она, и голос был громок. – И несказанное горе разрывает мое сердце.

Она была прекрасна и в скудном вдовьем наряде.

– Душа моя стремится следом за ним.

Жрецы поднесли чашу с синим пламенем, в котором многим пригрезилось лицо Пехто, меднорукого хозяина подземного мира. Подали и нож.

– Я готова уйти…

Кейне дрожащей рукой подняла клинок, приставила к груди. И общий вздох пробежал по толпе. Неужели исполнит она старый обычай? Вправду ступит на теневую тропу?

Но нет, повернулся клинок, а белая ткань окрасилась алым.

– Уйти, – задумчиво повторила кейне, – и обрести долгожданный покой… Однако Советники твердят, что долг мой в ином. Кому же верить? Себе или им?

Она обнажила левую руку и, прижав узкий клинок к коже, провела, вычертила алую полосу. Побежали кровяные дорожки по запястью, собрались в ладони.

– Вот моя кровь. – Кейне протянула руку к чаше. – Пусть решит тот, в чьей власти души.

Капля за каплей падали в синее пламя. И оно, шипевшее рассерженной змеей, вдруг распласталось на дне чаши, чтобы погаснуть.

Выдохнула толпа.

А в следующий миг на черных волосах кейне короной вспыхнул огонь, рыжий, яркий. Он горел, но не обжигал. Саму же фигурку кейне, такую тонкую, хрупкую, окутал свет, точно солнце бросило на плечи ее драгоценный плащ.

– Боги дают знак! – крикнули из толпы. И крик этот взбудоражил людей.

Заголосили. А жрецы, окружавшие кейне, подхватили ее, лишившуюся чувств.

– Пехто не желает этой жертвы! – возвестил босоногий старик в белой рубахе, веревкой подпоясанной. – Еще не время.