Охота на удачу - Олег Кожин Страница 88

Чуть подавшись вперед, с силой вжимая тупой ствол пистолета в лихорадочно вздымающуюся грудь Остена, Герка повторил, чеканя каждое слово:

— В меня. Стреляла. Сотня. Человек. Я. Выжил. Без. Монеты.

В глазах Остена медленно зажигалось понимание. Слишком медленно.

— Я сам — ходячая Удача.

Тугой курок шел неохотно. Настолько, что Герка успел разглядеть на лице своего врага целую гамму чувств, сменяющих друг друга с быстротой ускоренной кинопленки. А Остен… о, его уверенность в себе строилась не на пустом месте. Он действительно поглощал удачу не одну сотню лет. С такого расстояния не промахнется даже слепой и безрукий. Значит, осечка — это определенно должна была быть осечка. Остен настолько верил в осечку, что даже услышал этот сухой холостой щелчок. Лишь спустя миг он понял, что это был удар бойка, пославший в короткий полет пять граммов свинца, сияющего призрачной зеленью. Последовавший за щелчком грохот никак не укладывался в стройную картину будущего, планируемого Остеном. Но он разорвал пространство, погасил свет и наполнил стариковское тело непереносимой болью.

* * *

Выстрелить оказалось не так-то просто. Перед Геркой стоял живой человек, а не пустая жестянка из-под пива. Курок он нажал скорее от испуга, когда понял, что еще секунда — и крепкие желтоватые зубы Остена вопьются ему в горло. Почему-то Герка твердо знал, что эксцентричный старик поступил бы именно так. Хозяин действительно оказался обычным с физиологической точки зрения человеком. Без клыков, когтей, рогов или каких-то иных атрибутов окружающих его тварей. Но, живя с волками, привыкаешь говорить на соответствующем языке. Присмирить стаю, уничтожить зарвавшегося мальчишку — одним лишь резким движением. В конце концов, помимо того, что Остен был человеком, он был еще и напрочь безумен.

Герка подобрал выпавшую из пальцев Остена монету и обвел пистолетом притихших сборщиков, выискивая героев, готовых повторить судьбу своего властелина. Героев не нашлось. Однако Воронцов предпочел следить за сборщиками, мало ли что взбредет им в головы? Смотреть на корчащегося в муках Остена совершенно не хотелось. Сила выстрела сбила старика с ног, грубо повалив на холодный пол. Тощее тело выгнулось мостиком, словно пытаясь сбросить невидимого противника. Остен закашлялся, выхаркивая на бороду рубиновые капли крови. Черные лакированные ногти терзали пулевое отверстие, то ли силясь пережать фонтанирующую кровь, то ли стремясь добраться до пули. А длинные ноги в полосатых штанах все сучили по бетонному полу, точно перед смертью Хозяин надумал исполнить нижний брейк.

Перед смертью? Герка отвлекся от замершей свиты, переведя взгляд на Хозяина. Если юноша что-то и знал о смерти от огнестрельного ранения, так это то, что она должна наступать несколько быстрее. А Остен продолжал кататься по полу, подвывая и плюясь кровью. Похоже, он не собирался покидать этот мир. И, глядя на упорно цепляющегося за жизнь Хозяина, зашевелилась осмелевшая толпа. А Лиля все еще оставалась их заложницей.

Натянутую тишину внезапно разорвал хриплый каркающий звук. Глядя на поверженного Остена, Воронцов ощутил, как становятся дыбом волосы на затылке. Старик смеялся. С дыркой в груди сделать это было непросто, но Хозяин справлялся. Он не просто хохотал — заливался смехом, невзирая на смертельное ранение и даже на потерю артефакта. Его глаза, расширенные от чудовищной боли, поймали бегающий Геркин взгляд. Побледневшие губы растянулись в ухмылке и что-то прошептали. Присев на корточки, Гера прислушался и похолодел:

— Не-ужели, ты думал, что м-меня мож… — Хозяин зашелся в громком кашле, — …мож-но просто при-стрелить, к-как пос-леднюю шав-ку, кха-кха?!

С каждым словом речь его крепла. Утихал и кашель, выталкивающий из легких сгустки почерневшей крови.

— Про-стре-ли м-мне го-лову, я… кха-кха-кха… я в-все рав-но выж-живу…

Герка попытался отпрянуть, но не успел: узловатые пальцы крепко ухватили его за щиколотку.

— Я… кха… я ун-уничтожу все, что тебе до-рого… Я выпотрошу твою семью и прикажу Швецу набить из них кукол… Я на-режу ремней из этой… кха… из этой суки Лильки… Ты сам… сам от такой жизни повесишься, маленький говнюк…

Толпа сборщиков растеклась полукругом, обнимая Герку с двух сторон. Он не заметил, когда это произошло, среагировав только в момент, когда не в меру смелый дэв ринулся на него сломя голову. В голову Воронцов и выстрелил. Почти не глядя, как учил Жердяй, навскидку. Однако от страха попал только со второго выстрела. Мертвое тело по инерции сделало еще несколько шагов и рухнуло у самых ног юноши, заливая его кеды дымящейся кровью из пробитой сонной артерии, куда угодила первая пуля. Больше никто не изъявил желания попробовать пробиться «на дурака», но Герка чувствовал — это ненадолго. Сборщиков больше, патронов далеко не так много, как хотелось бы, и даже с его везением нельзя побороть такое количество опытных, накачанных удачей противников — все против него. Они опьянены силой, источаемой артефактом, и пойдут до конца. Нарушат свои собственные заповеди, наплюют на последствия.

Не в силах уследить сразу за всеми, Герка бестолково мотал пистолетом из стороны в сторону, а межу тем обезумевшие сборщики подбирались все ближе. Судорожно цеплялся за ногу подстреленный Остен. Скользила рукоять «ТТ» в потной ладони. Ноги скользили по залитому кровью полу.

Откуда ее столько? Отчего так много крови?

Липкой, красной, пахнущей медью.

Ржавой.

Что-то щелкнуло в мозгу. Словно замок с особо хитрым механизмом наконец-то поддался ключу, открывая заветный ларец со знаниями. Пришло понимание, что нужно сделать, чтобы выйти из этой передряги живым. И не зная, куда обратить свой взор, Герка запрокинул голову к потолку, призывая помощь, от которой не так давно сам же отказался.

— Ружа! Я готов! — закричал он. — Ружа, я отдам его!

Тишина упала внезапно и резко, оглушив почище иных громких звуков. Исчезло рычание и гомон, хрип раненого Остена. Даже стук Геркиного сердца, всего секунду назад гремевшего, как барабан, стал каким-то приглушенным. А вместе с тишиной пришла неподвижность. Вокруг Герки, как на огромном художественном полотне, замерли оскаленные пасти, горящие глаза, перекошенные физиономии. Задний план терялся в каком-то тумане, так что Воронцов с трудом разглядел застывшую Лилю. Ее красивое лицо исказилось от ужаса.

От выхода зябко потянуло сквозняком. Развернувшись, Воронцов увидел, как в двери проходит странно высокая фигура судицы. Женщина словно плыла по залу — так плавно колыхался подол ее длинного льняного платья. С каждым шагом она становилась все выше, а воздух вокруг ее головы темнел, старательно пряча лицо. Так что, когда Ружа замерла перед юношей, она возвышалась над ним на добрых три метра, сгорбившись, подпирая сводчатый потолок плечами, а вместо головы клубился вихрь первозданной тьмы, из которой, точно звезды, сияли сумасшедшие глаза.

— Я рада, что ты понял, Герман, — донеслось из черной дыры, заменившей судице рот. — Ты сразу показался мне смышленым мальчиком.