Консул - Валерий Большаков Страница 88

– Моя твоя понимай! – ухмыльнулся Чанба.

Юй Цзи с «Чань Бо», как люди, расположенные к купле-продаже, каждый божий день таскали на рынок фарфор и шелк. Товар их пользовался бешеным спросом, за него платили золотом, не скупясь, ибо он того стоил.

Через неделю трюмы ша-чуаня опустели, зато золото и каменья, превращенные в векселя, приятно грели души римлян и ханьцев, породнившихся за долгий и опасный путь.

Чжугэ Лян по старой памяти устроился в Мусейон, где нашел старых знакомцев. Там же устроились трое философов, поселившись в общей экседре, уютном пансионате для ученых, выстроенном еще при Птолемее Сотере. Юй Цзи купил дом на Канопской и подумывал заделаться купцом да ходить за товаром… Нет-нет, не к далеким ханьским берегам, где его ждет мучительная казнь, а в Индию. Или к берегам Ливии…

Ликторы весь день бродили по городу, мечтая вслух о том, как они вернутся, как прикупят землицы, да с хорошим домиком, да с десятком умелых рабов…

Там и жениться пора придет, детей завести, жить-поживать, да добра наживать.

А консул с преторианцами нетерпеливо поджидал прибытия правительственной квинквиремы, которая доставит их в Рим.

Пока же они, в подражание Квинту с Гаем, шлялись по улицам Александрии, благо денег хватало. «Не зря съездили!» – говорил Эдик.

На пиршество, посвященное Юпитеру, они не попали, но застали самый конец Римских игр. Празднество они наблюдали словно вчуже, заново привыкая к обычаям империи.

После полудня прибыла квинквирема с гордым «SPQR», значащемся на парусе. Отплытие было назначено на утро.

Пользуясь последним «выходным», весь экипаж «Чжэнь-даня» завалился в хорошую харчевню, где погулял на славу, отмечая скорые проводы, но не прощаясь навсегда.

После гулянки Искандер отправился в Библиотеку, Гефестай с Давашфари ушли вместе, а Сергий решил проветриться.

Дромос, центральная улица Александрии, была полна народу, но Лобанов выделял из толпы лишь девушек, любуясь знойными личиками египтянок, чеканными мордашками эллинок, а еще тут прогуливались девицы из Рима, Иудеи, Аравии, Нубии… Было на что посмотреть.

Дошагав до квартала Ракотис, Сергий прошелся до Серапейона и поплутал меж его бесконечных колоннад, вспоминая охоту на Зухоса и любовь Неферит.

Неожиданно ушей его коснулись частые шаги. Резко обернувшись, Лобанов увидел человека, закутанного в плащ – одни глаза светились из-под накидки.

Сергий красноречиво положил ладонь на рукоять цзяня. Человек в плаще выхватил гладиус.

Резкое движение или порыв ветра, гуляющего среди колонн, смахнул накидку с лица неожиданного противника, и Лобанов увидел знакомые злые глаза, косящие так, что взгляд разъезжался.

– Ород! Ты, что ли? Ну, и живуч же ты, сволочь мелкая!

Косой ощерился, поигрывая мечом.

– Вот мы и встретились, проклятый фромен! – глухо произнес он.

– И почему ты такой дурак? – вздохнул Лобанов. – Ань-ди возвел тебя в нани, ну и жил бы себе при дворе, полизывал бы регулярно задницу Сыну Неба и забот бы не знал. Зачем ты погнался за нами?

– Я. Ненавижу. Вас. Всех! – раздельно отчеканил Ород и бросился на Сергия, выписывая мечом кренделя.

Лобанов потихоньку отступал, отбивая бешеные атаки и не позволяя себе увлечься. Звон и лязг то убыстрялся, частя, то переходил в жестяной скрежет, когда клинки скрещивались и расцеплялись.

– Ненависть, – внушал Косому принцип, – это перегной страха. Перестань бояться, и ненависть твоя глупая пройдет! Хочешь, я оставлю тебе жизнь, и ты начнешь всё сначала? Или вернешься в Серику? Дослужишься до цзы…

– Проклятый… – выдохнул Ород. – Фромен!

– Ну, не хочешь, как хочешь, – холодно сказал Сергий и сделал неуловимое глазом движение. Отбить хитрый удар Косой не смог бы, даже если бы захотел – длины короткого гладия недоставало. А вот длинный цзянь легко, с противным чмокающим звуком, вошел в тело парфянина на треть.

Ород застыл, роняя меч и глядя выпученными глазами на окровавленный цзянь в руке Лобанова.

– Пр-р… – выдавил он. – Фр-р…

Косой рухнул на колени, пошатался, серея лицом, и вытянулся на плитах. Из-под тела медленно натекла вязкая черная жижица, пропитывая полу плаща.

– Peractum est, [59]– пробормотал Лобанов, отступая на шаг.

– Сергий!

Среди колонн заметалось дробное эхо, и к принцепсу выбежала Тзана.

– С тобой все в порядке? – выдохнула она. – Кто это?

Лобанов молча, носком ноги перевернул мертвое тело лицом вверх.

– Косоглазый! Вот ведь дрянь!

– А упорная какая…

– Пошли отсюда. Нашел где гулять! Тут самое дно.

– А сама-то?

– Мне можно, меня не тронут.

– Я бы тронул…

– Тебе можно, а если кто другой осмелится… Пусть только попробует.

– Пошли, Тзаночка, – ласково пропел Сергий, – пошли, моя амазоночка.

И они пошли.

До Остии квинквирема добралась к полудню. Консул, жадно разглядывая наплывающие стены, храмы, маяк, спросил Сергия:

– Скажи, принцип, что я могу сделать для вас? Забыть то, что вы для меня сделали, я не смогу, а отдариться деньгами… Хм. Такое не заведено между друзьями.

Лобанов усмехнулся.

– Ну, уж если тебя обуяла охота творить благие деяния и хлопотать за нас… – протянул он. – Тогда устрой нам римское гражданство, что ли. Довольно нам бегать вдоль и поперек, пора и вверх двинуть.

– Устрою! – твердо сказал консул.

Портовые хлопоты и городская суета остались в памяти Сергия неразличимым фоном. Так длилось до тех самых пор, пока они не вышли на Палатин и не оказались у ворот своего домуса. Четверо преторианцев, Тзана и Давашфари.

Решетчатые ворота были заперты, но уже было слышно недовольное ворчание Киклопа, поспешающего из парка, и урчание его «леопардиков».

Эдик кровожадно улыбнулся.

– Первым делом, – сказал он, – покормим зверушек луцепорятиной…

– Поддерживаю и одобряю, – кивнул Тиндарид.

– О, Гефестай! – воскликнула Давашфари. – Как же я счастлива! Я увидела Рим!

– А сейчас, – подхватил сын Ярная, – ты увидишь нашу скромную хибарку…

Косматый германец выбрался из кустов и тут же расплылся в радостной улыбке.

– Привет, Киклопик! – запрыгала Тзана. – Я вернулась! Мы все вернулись! Здорово, правда?