Посланник магов - Элспет Купер Страница 86

Присутствие Савина, оставленного позади, жгло, как горячее дыхание. Гэр не знал, было ли это преследование настоящим, или Савин тянулся к нему только сознанием, но не рискнул обернуться и проверить, чтобы не терять драгоценных секунд. Сил хватало только на то, чтобы мчаться к Дому Капитула в надежде успеть.

«Лети ко мне, птичка, — пел Савин. — Я знаю, кто ты!»

Над вторым островом Гэру удалось немного набрать высоту, но воспользоваться этим преимуществом он не смог. Он не привык долго лететь с такой скоростью, нынешняя гонка была совершенно не похожа на спокойное скольжение огненного орла. Крылья устали, но Гэр не мог позволить себе передышку.

Над проливом между двумя крупными островами в его спину врезались чужие когти, и Гэр закувыркался в воздухе, падая к окруженным морской пеной рифам. Полетели перья, шею обожгло резкой болью. Гэр закричал и, вывернувшись, смог набрать высоту над островом. Второй сокол вырвался вперед и заложил вираж, с угрожающим криком летя ему навстречу. Гэр тут же ощутил, как Песнь внутри него откликается резонансом. Его живот скрутило от страха. Это Савин — и он до отчаянья силен.

Сокол спустился к нему, и его когти снова располосовали спину Гэра, отчего леанцу пришлось опять потерять высоту. Гэр вывернулся, но опомниться не успел. Горный пик был слишком близко, и он свалился прямо на заснеженный камень.

Пока Гэр пытался вздохнуть, холод сковал его перья, выпивая тепло и силу, заставляя дрожать. Двигайся. Он должен двигаться. Савин наверняка близко, хоть его пока и не видно. Нужно двигаться! А вот и камень. Гэр заковылял по снегу, взобрался на уступ. Влажные перья слиплись. Он встряхнулся, чтобы расправить их, и вздрогнул от боли в рваных ранах на спине и шее. На снегу расцвели красные пятна.

Усталый, дрожащий, Гэр приготовился к долгому перелету, нацелившись на Капитул. Савин немедленно атаковал его снова, сбивая с курса. Тяжелая серебристая лапа опрокинула Гэра, надавила ему на грудь, прижимая к снегу. За лапой скалилась морда снежного барса.

Сердце Гэра заколотилось. Сколько бы он ни трепыхался и ни хлопал крыльями, вырваться из-под тяжелой лапы не удавалось, а густой мех не поддавался соколиному клюву. Гэр закричал, и барс, играя, надавил сильнее.

Сокол теперь был беспомощен. Еще немного, и хрупкие птичьи кости разлетятся, как сахарные палочки. Отпустив Песнь, Гэр вытянулся в человеческую форму. Отчаянье давило на грудь, у отчаянья были черные когти, рвущие его кожу. Взрослый барс мог завалить оленя на скаку… Гэр не знал, какую форму лучше выбрать в данных обстоятельствах. Он ничего не мог сделать.

Золотые глаза барса сузились. Он пошевелился, серебристая шкура вздыбилась на мощных плечах, и еще одна лапа наступила Гэру на грудь, придавив его под горлом. Зверь зарычал, и Гэр поперхнулся. Из пасти барса несло тухлым мясом.

— Что тебе нужно, Савин? — выдохнул юноша.

«Ты».

Гэр ощутил давление в мозгу. Оно было сильнее, чем давление лап на его груди. Мозг вжимало в череп с такой силой, что на глаза наворачивались слезы.

«Вот это».

Изматывающая боль. Присутствие Савина ворвалось в Гэра, как зимний ветер, замораживая все на своем пути. Юноша пытался дотянуться до Песни, чтобы выставить щит, но Савин вырвал ее из хватки его сознания. Чужое присутствие усилилось. Оно становилось сильнее, тяжелее, заполняло всю голову, выдавливая мысли, как толща океанской воды выдавливает последний глоток воздуха из легких утопающего.

Савин мрачно захихикал, запустил руку в воспоминания Гэра и потянул. Они рассыпались, как размотанная пряжа; смесь ярко окрашенных мгновений: вкус пряного хлеба на завтрак, захватывающая дух тишина снежного леса, вечерний звон, долетающий сквозь покрытое инеем стекло. Савин небрежно подбирал их, вытаскивал то, что казалось ему интересным, отшвыривал остальное, вытаскивал еще, и в мозгу Гэра плясал калейдоскоп образов, пересыпающихся, наслаивающихся друг на друга в странных комбинациях. Ничто не осталось неприкосновенным, и от этого было больно.

Гэр закричал. Каждое вмешательство в его память было хуже удара мечом. Каждая старая рана открывалась заново, заполнялась кровью. А охота продолжалась. Его умение изменять форму было пристально изучено. Савин заставлял его перетекать из формы в форму, резко выдергивая из перемен, настолько резко, что Гэр едва не забыл, как выглядит его собственное тело. А затем Савин потянулся глубже, к тем воспоминаниям, которые касались Гэра и Айши, извлекая наружу каждый поцелуй, рассматривая, как экзотическую диковину.

«Она тебе небезразлична? Калека?»

— Прошу… — О Богиня, боль, пульсирующая, грохочущая. — Айша, помоги мне!

Савин отшвырнул ее в сторону и принялся за других мастеров, с которыми Гэр имел дело. Каждое сказанное ими слово подвергалось анализу и отбрасывалось, каждый урок просеивался ради того, что искал Савин. Альдеран был подвергнут такому же исследованию, но с ним Савин возился куда дольше. Обрывки разговоров звенели у Гэра в голове.

«Что он тебе сказал? — допытывался Савин. — Что?»

Он зарывался все глубже, в нити лет, прожитых в Доме Матери, в детство Гэра, в лето, проведенное среди пещер и утесов на побережье Леа, к невинному любопытству, с которым мальчишка исследовал мир. До самого первого вздоха и дальше, в благословенную тьму и сон под колыбельную материнского пульса и песню неподвижности.

Савин в ярости отстранился. «Где ключ? Ты не спрячешь его от меня, щенок!»

Гэр не мог ответить. Его сознание было парализовано от боли, он оглох от рыданий. И беспомощно колыхался в обрывках своих разбросанных воспоминаний. Савин снова и снова рылся в его памяти, пока мозг леанца не забился в агонии.

«Где же он?»

Гэр скользил, опускался все глубже…

«Ты должен знать! Скажи мне! СКАЖИ МНЕ!»

…и тьма открылась, принимая его…

«СКАЖИ МНЕ!»

…пока даже боль не стала чем-то отдаленным. Она принадлежала кому-то другому, и требовательный чужой голос тоже растворился в пустоте.

* * *

Его разбудил пронизывающий холод, парализовавший руки и ноги. Конечности потеряли чувствительность, мускулы застыли и не слушались, только боль никуда не делась. Гэр медленно открыл глаза.

Серое. Все вокруг было серым. Все, что он видел, было бесформенным и серым. Он попытался повернуть голову, чтобы расширить поле зрения, и боль буквально взорвалась у него в шее. Гэр застонал, зажмурился и попытался поднять руки. Снова боль, но терпимая, и на этот раз он смог пошевелиться, хотя что-то ему мешало. То же и с ногами. Опять открыв глаза, Гэр поднял правую руку и поднес ее к лицу. Снег засыпал его рукав, забился в сжатые посиневшие пальцы. Вот чем объяснялся холод, а серость, как он тут же догадался, была хмурым зимним небом над головой. Когда стихло головокружение и в голове прояснилось, Гэр понял, что должен двигаться, иначе совершенно заледенеет. Стиснув зубы, он перекатился на живот и подтянул под себя ноги.