Хватай Иловайского! - Андрей Белянин Страница 83

— Иловайский, выпить есть?

— Нет, ласточка моя.

— Врёшь ведь.

— Вру, ненаглядная. Но выпить не дам.

— А я у Василия Дмитревича попрошу. Он добрый, он мне не откажет. Я стакан вашего сельского самогону хряпну и отвалюсь на фиг, а вы тогда здесь хоть стреляйте, хоть убивайте, хоть хату героически жгите — мне оно будет фиолетово-параллельно!

— Извиняй, дочка, но я в сём деликатном деле своего племянника послушаю. Не след такой красавице с бодунища тяжёлого мешки под глазами ворочать. Не любо.

— Дядя Прохор?

— Эх, пропадай моя душа, вот уж не думал не гадал, что скажу такое… Дожил до седых волос, а умом недорос. Не услужил красавице, что грудями славится. В её туфли-лодочки не подал водочки, и нет мне прощения за прегрешения, ни дна ни покрышки, а хватил лишку, так за то и покаюсь, в грехах сознаюсь, и…

— Не дадите, короче, — наконец догадалась всё понимающая Катенька. — Первый раз прошу в мужской компании банально выпить, и все в отказ кинулись, словно я их в клуб поклонников шведского секса записываю. Сиди теперь как дура трезвой…

— Гражданин Иловайский, — неожиданно раздался знакомый голос, и из-за забора помахали белым платком. — Не стреляйте. Отпустите нашего научного сотрудника, и мы не причиним вам вреда.

— Звёздочка моя ясная, за тобой пришли. — Я кивком головы указал Кате на рыжую ведьму Фифи и стоящего рядом с ней чиновного чина из Третьего отделения. Сиречь главу ведомственной охраны, уже успевшего отметиться в наших пенатах.

— Никуда я с вами не пойду!

— Боюсь, вы не способны реально оценить сложившуюся ситуацию, — терпеливо продолжил лысый. — То, что происходит в настоящее время, является следствием вашей преступной легкомысленности и ужасающего непрофессионализма. Мы неоднократно просили вас прибыть в деканат и в конце концов были вынуждены применить более жёсткие меры. Но это вам же во благо!

— Слышь, ты, упырь, — прогудел дядя, и Моня со Шлёмой невольно проверили, хорошо ли на них сидят личины. — Сказала тебе девка, что не пойдёт она. Всё. Попробуешь ещё раз свои жёсткие меры применить, я те самолично башку срублю и не поморщусь!

— Я вас предупреждала, — скривила мордочку неубиваемая хромая ведьма. — Это казаки. Упёртый народ. И вашу учёную сотрудницу они не вернут, зуб даю… Нужен штурм.

— Госпожа Зайцева, — строго прошипел глава охраны. — Меня заставили принять вашу помощь из соображений политики и будущего консенсуса. Но не забывайте, что главный здесь я. И я отдаю приказы.

— Ой, боюсь, боюсь…

— К тому же вы ещё должны будете дать спецкомиссии оргкомитета института исчерпывающие показания по произошедшей трагедии на конференции в Санкт-Петербурге.

Я выстрелил без приказа. Навскидку, не целясь. Потому что времени не было ни секунды. Лысый лишь удивлённо вытаращился на кривой ведьмовской нож у своего горла, когда сама мадемуазель Зайцева так же уставилась на дырку в своём запястье. Чёрная кровь заструилась на землю…

— Иловай-ски-и-ий!!!

От её дикого визга прячущиеся чумчары воспрянули и с душераздирающим воем пошли в атаку. Жандармский чин из светлого будущего кинулся бежать. Мы прицелились…

— Спаси и сохрани чада Твоя, Царица Небесная, — проникновенно попросил мой дядя и рявкнул: — Пли!

Первым же залпом уложило пятерых чумчар. Пока перезаряжали, трое или четверо самых шустрых добежали до хаты, пробуя влезть на подоконник. Этих мы просто рубили, не глядя и не извиняясь. Отчаянная пальба, звон железа, крики ярости и боли слились в один надсадный вой, неимоверно долго разрывающий ушные перепонки. Нападающие отхлынули, даже не пытаясь подобрать тела своих павших. Мы отделались одной царапиной на щеке у дядиного оруженосца, щепкой зацепило.

— Перегруппируются и вдругорядь пойдут, — уверенно покачал головой наш седой атаман. — Вот надо ж было мне, дурьей башке, весь полк на манёвры отпустить?!!

— Ништо, Василь Дмитревич, — усмехнулся неунывающий Прохор. — Перекрестимся да отмашемся. И не таких видали, а и тех бивали. Кому кулаком в скулу, кому в лоб стулом, кому в зад без скабрёзности, да и пинка для резвости!

Пока дядя с моим денщиком на этой почве вспоминали дни былой славы в Наполеоновских и Задунайских походах, я поискал глазами Катеньку, нашёл и замер. Потому что она тоже… нашла. Эх, говорил же, нельзя держать французский коньяк прямо в тумбочке да без замка! В карих очах моей возлюбленной уже плескалось изрядное количество жидкого золота арманьяка.

— Илюшенька, меня убьют, да?

— Нет-нет, что ты такое говоришь, зоренька моя ясная?! Да ты глянь, сколько нас вокруг тебя стоит, грудью от пуль защищает. Умрём, а не дадим тебя в обиду!

— Ну, тады ладно… — подумав, икнула она. — Мне, конечно… не то чтоб в радость, если вы все… ик! тоже умрёте… Но раз оно вам так надо?!

— Мы казаки, — попробовал объяснить я.

Катенька почему-то вместо ответа сунула два пальца в рот и провела большим пальцем под горлом, словно показывая, где у неё это слово, потом опять отхлебнула из горлышка и притихла.

А с улицы, наоборот, раздался визгливый вой обезумевшей ведьмы:

— Бейте их! Жрите их! Рвите на части! Берите себе всё, отдайте мне лишь голову Иловайского-о-о!

— Голого Иловайского? — оттопырила ухо Катенька. — Та-а-к… пора кое-кому навешать за такие эротические фантазии. Илюха, дай пистолет! Я эту суку, как это по-вашему, по-казачьи… шмальну!

Ответить я не успел, чумчары вновь пошли в атаку. Моня и Шлёма честно держали спинами дверь, в которую с той стороны били бревном, как тараном. Раза четыре стреляли, но чумчары огнестрельного оружия сами боятся, поэтому упырей не задело. Мы бились, как геройские защитники Азова, прикрывая друг друга у окон, отважно рубясь саблями и кинжалами с многократно превосходящим врагом.

Рыжая ведьма, бездарно руководя штурмом, бросала под наши выстрелы толпы возбуждённых кровью чумчар. Где она их только набрала и как сумела договориться? Сколько помню, эту молдавскую нечисть всегда считали беззаконной и неспособной на объединение в разбойничью шайку больше чем из десятка тварей. Да и там они держались каждый сам за себя, ни лидера, ни вожака. Получается, что у мерзавки были зачатки лидерства…

Вторая атака была куда более яростной и жестокой, чем первая, но закончилась быстрее.

— Все ли живы, станичники? — громко спросил Василий Дмитриевич, раскрасневшийся с бою.

— Все живы, батька! — хором ответили мы.

— А про нас, честных купцов-упырей, стало быть, и спрашивать не надо, — философски пожали плечами Моня и Шлёма.

Я обернулся, показав им кулак. Да живы оба. Побиты, ясное дело, кому в радость бревном-то по хребту, но ведь на ногах ещё держатся! Вот и всё. И нечего тут…

— Иловайский, а это всё из-за тебя или из-за неё?