Пять невест и одна демоница - Карина Демина Страница 83

Скотный двор. Лошади и коровы. Козы. Матушке носили козье молоко, ибо она часто простывала. А козье молоко полезно.

Птичник.

Всполошенное кудахтанье кур и голос птичницы, что сзывала их.

И двор этот, к которому Ричард уже привык, к пустоте его тоскливой, он тоже всегда был полон жизни. Купцы и торговцы.

Их свита.

Отец.

Его рыцари, правда, в черном доспехе, но сейчас Ричард увидел их столь ясно, что сердце закололо, заломило. Он покачнулся, но устоял.

– Что-то не так? – в глазах демоницы ему привиделось беспокойство.

Ложь.

Демоны не умеют беспокоиться о ком-то, кроме себя.

…но ведь были же, были рыцари! Иссиня-черный доспех. И череп на щитах. Шлемы, которые снимали тут же. Мальчишки-оруженосцы, что сновали, и Ричард еще завидовал им, ибо сам был слишком мал. Он стоял рядом с мамой.

На ступенях.

– Как ты вырос! – отец спешивался и шел к нему. Доспехи позвякивали, а сам он гляделся таким грозным, что душа уходила в пятки. Отец останавливался, подхватывал Ричарда и подбрасывал вверх, казалось, к самому солнцу. – Просто чудо! Смотрите!

И он сажал Ричарда на плечо.

Вспомнилось вдруг это ощущение разогретого железа, и страха, и восторга, и всего стразу. И то, как отвечали отцу слаженным ревом.

Куда они подевались? Не могли же просто взять и исчезнуть все?

Нынешний рыцарь был в белом. Правда, доспех его… словно оттуда, из воспоминаний он… нет, шлем у отца был немного другим.

И кираса.

На этой сияет золотое солнце.

– Отомри, – демоница сжала руку. – Хочешь, его выставим?

Рыцарь замер.

– Нет, – Ричард шагнул навстречу. Он ведь сам пригласил. И приглашение принято. И… и все смотрят. Он вспомнил, до чего это неловко, когда все смотрят. – Добро пожаловать.

Говорить получилось с трудом. Горло будто чья-то рука сжала.

– Благодарю, – рыцарь изобразил поклон.

И Ричард ответил.

А… дальше что?

Поднятое забрало.

Шлем, который принимает кто-то из людей. Их стало слишком уж много. А… Светозарного Ричард как-то иначе себе представлял.

Более… грозным, пожалуй?

Мрачным?

С печатью фанатизма на лице? На лице печатей не наблюдалась, ни фанатизма, ни иных. И выглядело это лицо, пожалуй… обычным.

Разве что черты тонкие.

И бледный какой.

Светлые волосы. Синие глаза. Смотрит внимательно. Настороженно. Будто… будто подвоха ждет. Наверное, и вправду ждет. И надо бы сказать что-то. А в голове вертится дурное, что, может, если бы у Ричарда был брат, он бы был похож на этого вот, стоящего перед ним.

Или не был бы?

И…

– Клянусь, – собственный голос прозвучал словно со стороны. – Клянусь, что в доме моем тебе и людям твоим не причинят вреда.

– Клянусь, – эхом отозвался Светозарный. – Что ни в мыслях, ни в деяниях моих не будет дурного замысла против дома и хозяев его.

– От и чудесненько! – раздалось такое веселое. И все повернулись. На ступенях стояла та самая страшная девица, которая, к счастью, не была одной из невест.

Она переоделась в длинное платье ярко-зеленого цвета, украшенное алыми цветами. На голове девицы обнаружилась странного вида сооружение, чем-то напоминающее солнечную эмблему Ордена.

– Так это… я чего тут пришла, – девица огладила тощую рыжеватую косицу. – Раз уж все ознакомилися, то, может, поедимо? А то ж как-то хочется, что ли?

Светозарный поглядел на Ричарда.

И как показалось, с немалым сочувствием.

Ну что сказать… за одним столом сидели царь, царевич… тьфу ты, раз принцесса, два принцесса… по ладхемкам сразу видно, что принцессы.

Переоделись.

И я заодно уж различать их стала. У старшей, вон, платье поширше будет. Из бледно-розовой переливающейся ткани, из-под которой выглядывает золотая. А у младшей поуже и наоборот – сверху золото переливается, а из-под него уже кружева розовенькие.

Красота…

Страшная.

Сами набелены. Напудрены. Волосы уложены в высоченные прически, в которые очень даже хочется пальцем ткнуть, потому как ну страсть до чего интересно, полые они внутри или так.

Из причесок торчат перья, кажется, страусовые, тоже переливаются, сияют.

И драгоценности сияют.

И от сияния этого страсть до чего тошно. И не только мне. Вон, Варвара-краса, длинная коса, на ладхемок поглядывает ревниво и хмурится.

На самом деле иначе её зовут.

Мудрослава.

Но на языке вертится это, дурноватое, про Варвару… а коса у нее и вправду длинная, толстая, толще моей руки. Я таких в жизни не видела.

Завидно?

Завидно.

И зависть нехорошая. Заставляет вглядываться, выискивать недостатки. Только нет их. Мудрослава Виросская сидит с прямою спиной. И драгоценный венец на её голове смотрится вполне себе естественно. Ей идут и венец, и полупрозрачное покрывало, что укрывает волосы, и платье это вот из мягкой струящейся ткани. Она смотрится не столь роскошно, но обе ладхемки оценили.

Не только они.

Сощурилась наша шамаханская царица, которая выделяется и хрупкостью и вовсе даже не восточной красотой. А вот Брунгильда задумчива. Осторожно опустилась на креслице, уставилась в тарелку и молчит.

И все молчат.

Тишина эта напряженная, давит на нервы. И не только мне.

– Что мы как на похоронах-то! – вот уж кто не испытывал смущения, так рябая девица. – Давайте, что ли, знакомиться? А то же ж как-то не по-людски это… меня вот Яркой люди кличут.

И привстала.

Поклонилась на все четыре стороны.

– Я к сестрице приставлена. Бдеть.

– Было бы кого бдеть, – раздраженно произнесла Летиция Ладхемская, качнув перьями.

– Бдеть всегда есть чего, – возразила Ярка, засовывая за щеку кусок пирога. Щека натянулась, будто от флюса. – А на кой вы перья в голову втыкаете?

– Мода.

– А, то понятненько. А то у нас только лошадям. Девки еще не додумалися, – она говорила и жевала, и порой совершенно вольно толкала родственницу в бок, отчего Мудрослава Виросская морщилась, хмурилась и выразительно таращила глаза.

Да без толку.

– Теттенике, – голос степнячки был тих и… словно хрустальные колокольчики зазвенели.

А Ричард на нее смотрит.