Ядовитая кровь - Тимур Туров Страница 82

Моя бывшая жена, слава богу, оказалась человеком, склочной, вздорной, гулящей, но человеческой бабой. Я чуть не расцеловал ее и ее маму, суку, пившую мою кровь в течение десяти лет. Я ведь из-за развода потерял неплохую квартиру в центре, доставшуюся мне от родителей. Мы разменялись, им – двухкомнатная квартира в пятьсот тридцать третьем микрорайоне, мне клоповник на Ярославской. Но я им даже это простил. Потому что они люди. Люди! – Последнее слово Каменецкий выкрикнул и замолчал.

– Я перезвоню, – сказал он после небольшой паузы. – Через полчаса.

И связь оборвалась.

Влад бросил телефон на диван и сжал виски. Плохо. Как все плохо. И как странно слышать свои мысли от другого человека. Иногда почти дословно.

У него ведь тоже был соблазн проехаться по бывшим знакомым, пересмотреть старые фотографии – они надежно фиксируют истинный облик, Пелена искажает только восприятие, и только восприятие реальных объектов. На фотографии обычный человек увидит только обычного человека.

А если картину нарисует тот, кто видит сквозь Пелену, то и зритель на картине увидит правду. Крылышки, рожки, вывернутые назад колени и летающих над городом ангелов.

Художник захлебывается, торопится выговориться, выплеснуть то, что накопилось у него внутри. Не Серому же все рассказывать. Не Серому, нет. А остальным...

Книжки писать про засилье нечисти в городах? Так их пишут. Можно зайти в книжный магазин и выбирать на свой вкус. И оборотни, и вампиры, с ангелами и светящимися сущностями вперемешку.

Попробуй, разбери, кто тут описывает то, что видит, а кто просто выдумывает.

У Влада было много вопросов к художнику, очень много, но они подождут. Пусть человек выговорится. Человек – ключевое слово.

Убийца. И это тоже ключевое слово. Хоть он убивает и не людей, хоть он и подвел под свои действия мощную базу, но он, Влад, не может думать о нем, не как об убийце. Не может.

Даже когда объяснял летехе, что нет ничего страшного, что не человека тот убил в лесопарке, прекрасно понимал, что врет. Лейтенанту врет, себе. Неизвестно даже, кому больше.

Влад с силой потер лицо, подумал, что можно включить свет, но решил этого не делать.

За окном что-то полыхнуло, словно ярко-красная молния. Что-то на заводе, кто именно этим занимается – непонятно. На «Хартроне» куча всяких нелюдей. Что-то там у них общее, интернациональное. Уроды всех видов – соединяйтесь!

Жители соседних домов даже в мэрию писали о том, что какие-то жуткие химические запахи вырываются на улицу и проникают в квартиры. Им ответили, что тут работает цех разлива красок.

Самое смешное, что, может быть, не соврали, люди там тоже есть. И вполне могут загадить все вокруг.

Прошло тридцать минут, но художник не звонил. Влад называл про себя Каменецкого именно художником, не убийцей, не по имени-фамилии. Нейтрально – художником.

Еще через пятнадцать минут, когда Влад уже почти перестал ждать, телефон зазвонил снова.

– Это я, – сказал художник. – Извините, у меня тут было дело...

Судя по прерывистому голосу и частому дыханию, он только что либо бежал, либо перетаскивал тяжести.

– Какое дело? – спросил Влад, уже догадываясь.

– Вам нет дела до моего дела, – сварливым тоном ответил Каменецкий. – Потом, все в свое время. На чем мы остановились?

– На вашей теще и клоповнике на Ярославской.

– Да? Да... А, вспомнил. Вспомнил. Я просмотрел свое прошлое, и мне многое стало понятно. Я дважды проваливался в институт. Дважды. И не потому, что был дураком или бездарью. Приемная комиссия большей частью состояла не из людей.

Угадайте, кого они скорее бы приняли, человека или кого-то из своих? А взятку, как оказалось, я носил оборотню. А судя по фотографии моей группы – в тот год у зверья был неурожай, только пятеро были уродами. Подружкой моей тогдашней девушки была сатра. А я тогда еще сомневался, которую приглашать на свидание. Монетку бросал, выпал «орел». Если бы «решка», меня бы еще неделю выташнивало. Лучшие квартиры – у них. Лучшие места под солнцем – у них. Вы же сами наверняка заметили, что среди оперов их совсем немного, а вот среди судейских и адвокатов – большинство. Им нужно защищаться от нас, людей. Телевизор, политиков и прочих депутатов я смотрел как бестиарий. Вы тоже, я полагаю?

– Да, – честно ответил Влад.

– Я не проверял, но что-то мне подсказывает, что и среди ментов чужих тем больше, чем выше должность. Ведь так?

– Так, – снова подтвердил Влад.

– Страх у меня прошел, я стал смеяться. Хохотать! Кино – это что-то особенное. Модели... Половина самых шикарных моделей мира – не люди. Кривоногие, неуклюжие – вышагивают по подиумам. Особенно смешно видеть дефилирующих дейвона в микротрусиках с хвостиками наружу... Вы наверняка тоже это заметили. Ведь заметили?

– Да. И что?

– Ничего. Смех перешел в брезгливость, а потом пришла в голову мысль – может, если все объяснить, нарисовать все, как есть, остальные тоже прозреют? Я, наверное, действительно крепко получил по голове, раз не только придумал такое, но и начал эту идею претворять в жизнь. – Художник помолчал. – Как ни странно, меня никто не остановил. Более того, наши богемные идиоты вообразили, что я отдаю дань сюрреализму... Вот уж, прав был тот, кто придумал этот краткий словарь арт-критика из трех слов...

– Суицид, инцест и концептуально, – сказал Влад.

– Вы это знаете? – удивился Каменецкий.

– Я даже знаю... знал того, кто это придумал. Опер, тогда еще капитан Юра Гринчук. На спор принимал участие в сборищах богемы, строя фразы из трех этих слов. «В этой картине суицид сливается с инцестом настолько концептуально, что просто нет слов», – процитировал Влад.

– Милиционер? Не ожидал. Он еще в Харькове?

– Он в некотором роде пропал без вести. Но мы не об этом.

– Не об этом, – согласился Каменецкий. – Мы о том, как я, последний идиот, выставил свои картины и рисунки в «Заднице», наслаждался комплиментами и даже серьезно обдумывал финансовые предложения Венечки Феофилактова, придурок.

– Феофилактов, кстати, продал несколько ваших картин. Мы его припугнули, чтобы он притих и не дергался, распродавая чужое.

– Зачем? – спросил Каменецкий. – Совершенно незачем, хотя, конечно, спасибо. Но родственников у меня нет, а в деньгах я не нуждаюсь. Боюсь, даже того, что сейчас имею, мне не растратить до конца жизни.

– Так много денег?

– Так скоро умру. Я не питаю иллюзий. Как только Серый возьмется как следует, у меня останется максимум с неделю в самом лучшем случае. В самом лучшем... Вот только взяться за меня серьезно у Серого получится не скоро. Он очень хочет получить бумаги коллекционера и физика. А они у меня. А какие я штуки у Часовщика заполучил! Бедняга был настолько счастлив, узнав, что был в списке, но вычищен не будет, что отдал не только все, что у него заказали раньше, но и массу забавных и полезных вещиц. Уроды, оказываются, за тысячи лет много всякой всячины друг против друга приготовили, надежных и эффективных инструментов прополки... Как использовать оружие я, естественно, придумал, а бумаги... Я пока не придумал, что именно с ними делать, но на всякий случай готовлю сканы для Интернета. Уже практически закончил. Сегодня-завтра могу выложить в Сеть. Там есть много разного. Люди – не поверят, но ведь заказчик и не от них все это собирается прятать.