Тридцать седьмое полнолуние - Инна Живетьева Страница 80

– Все будет хорошо, слышишь? Держись, Мик. Ты и не такое смог. Осталось несколько дней. Я обязательно поговорю с медиками. И завтра с утра приду, принесу от Александрины привет.

– Не надо. Не приходите. Мне нужно подумать.

Ник положил трубку.

…Кто-то кричал за стеной. На одной ноте: «Нет, нет, нет!» Пробежали по коридору, стукнула дверь. Кажется, упал стул. Донеслись отголоски:

– … где … хрен его… доктор?!

Потом стало тихо.

Ник не отрываясь смотрел на трещину за окном. Черная на сером. Начало темнеть, и трещина постепенно сливалась со стеной.

«Кто я?»

Ник поднял руку к глазам. Линия жизни – длинная. Шрам, оставленный пиской Карася, почти не заметен. Заусенец на указательном пальце. Светлые пятнышки на костяшках на месте заживших ссадин.

«Я – человек?»

Снова раздался крик, но в этот раз он прервался быстро. Стукнула задвижка, еще одна, следующая.

Ужин? Слишком рано.

Послышались голоса.

Ник рывком сел, прислушиваясь. Под ребрами колотилось так, что было трудно дышать.

Открылась дверь.

– Выходите. Пожалуйста, соблюдайте спокойствие. Этим вы облегчите процедуру, – протарабанил охранник.

В коридоре ярко горели лампы. Парни – сверстники Ника или немного помладше-постарше – стояли вдоль стены. Один, с цветной наколкой на плече, скалил зубы в фальшивой ухмылке. Девчонка, прижавшись спиной к косяку, зыркала на всех из-под длинной челки. Ник поймал ее взгляд и отшатнулся, такая в нем была ненависть.

Вывели соседа, который кричал днем. Охранник придерживал парня за локоть, но того все равно мотало, и пришлось прислонить его к стене.

Последняя дверь – еще одна девчонка, но эта испуганная, с опухшим лицом и покрасневшими глазами. Светлые волосы сбились колтуном.

Значит, Псы нашли восьмерых. Это много? Кажется, да.

– Прошу вас следовать за мной.

Ник узнал капитана, который приезжал в гимназию. Сейчас он был в штатском, но поверх рубахи перекрещивались ремни от кобуры.

Их привели в пустую узкую комнату. На полу виднелись следы, кажется, отсюда вынесли стулья и пару столов. В углу продавленный кусок линолеума резко отличался по цвету. Блеклые от пыли шторы плотно задернули, скрепив для верности булавками. На стене остался приколотый кнопками лист: «Внутренние телефоны…»

– Пожалуйста, встаньте здесь.

Взвизгнула девчонка, та, что смотрела на всех с ненавистью:

– Руки убери!

Капитан – Ник видел – к ней даже не прикасался. Девчонка продолжала орать:

– Я что, преступница?!

Один из охранников спросил негромко:

– Врача?

– Пока не надо. Пусть ждет в коридоре, – велел капитан.

– Я ничего не сделала!

«Нас восемь», – думал Ник. Он оказался последним в шеренге. Обхватил себя за запястье, сжимая пальцы поверх белой метки. Парень рядом с ним сказал тоскливо:

– Да закройте вы ее, суку.

Девчонка повернулась, но ответить не успела. Гаркнул капитан:

– Тихо!

«Скольких он выбирал из восьми? Не помню. Половину. Или меньше?»

Охранники у двери подались в стороны, и в комнату шагнул мальчишка. Он был в черной футболке, такой же, как у Ника. Джинсы продраны на колене, кроссовки пыльные, с разлохмаченными шнурками. Следом за ним вошел пожилой мужчина, высокий и худой, в темном костюме. Третьим был майор в наглухо застегнутом мундире.

Мальчишка остановился перед строем и заложил большие пальцы за пояс джинсов. Правое запястье у него туго обхватывал напульсник с блестящими кнопками, левое – часы на широком ремешке.

– Добрый вечер, господа, – произнес равнодушно мальчишка. – Я – л-рей.

Дернулся парень рядом с Ником и снова замер. Дёмин скользнул взглядом поверх голов.

– Сейчас я прочитаю ваши метки, потом у меня будет три дня на раздумья. Нет, я не скажу, какое на вас проклятие. Вопросы, пожелания и прочее – Юджину Мирскому. – Дёмин мотнул головой, показывая на старика. – Предупреждаю: мне абсолютно все равно, чем занимаются ваши родители, сколько у них денег и какие связи. На ваши личные качества мне тоже плевать.

Первой закричала скандальная девчонка, потом зашумели парни. Кто-то даже попытался выскочить вперед, но его перехватил охранник.

Л-рей смотрел с досадой и легкой брезгливостью.

– Вы же получили инструкции! В чем дело? – повернулся он к майору. – Что за балаган? Мне надоело отвечать за чужие промахи. Хотите, чтобы я подал рапорт?

– Ваше право, – сухо ответил майор.

– А ваша обязанность – навести здесь порядок.

– Давайте не будем ссориться, – вмешался старик в темном костюме. Повысил голос: – Ребята, успокойтесь! Послушайте меня! К сожалению, такова процедура. Если нужно, я завтра зайду к каждому, и мы постараемся решить все вопросы.

– А проклятие с меня снимать тоже ты будешь? – выкрикнула девчонка.

– Проклятие снимать буду я, – перебил л-рей. – Поэтому заткнитесь все, пожалуйста. Задолбали.

Стало тихо, только всхлипывала зареванная блондинка.

– Значит, так, не дергаемся и мне не мешаем. Кто хочет поскандалить – валите отсюда, пусть с вами УРК разбирается. Есть желающие?

Дёмин подождал, но никто не шелохнулся.

– Так я и думал.

Л-рей начал от двери. Он брал каждого за руку и клал пальцы на запястье, точно считал пульс. Иногда морщился, иногда отпускал безразлично. Девчонка все-таки попыталась его удержать:

– Что на мне? Что?!

Подскочил охранник и оттеснил ее.

Парня рядом с Ником колотило, слышно было, как стучат его зубы. Он дернул головой, когда л-рей прикоснулся к метке.

Дёмин оказался ниже ростом, чем представлялось по телевизору. Тощий, будто недокармливали, скулы торчат. Л-рей досадливо двинул бровью, и Ник поднял руку, повернул меткой вверх. Рисунок на коже за эти дни побелел и уплотнился. Зудел по ночам, заставляя скрести ногтями.

Пальцы у л-рея были сухие и горячие, твердые, как деревяшки. Дёмин равнодушно смотрел Нику в лицо и, казалось, прислушивался к чему-то. Глаза его за ресницами были светлые, серо-зеленые. И вдруг они стали черными из-за расширившихся зрачков.

– Ты… – шевельнул губами л-рей, Ник скорее догадался, чем расслышал.

Стиснуло запястье, даже кисть онемела. У Дёмина высыпал на лбу бисеринками пот.

Он… понял? Ник испугался, что л-рей сейчас крикнет: «Убийца!»

Дёмин боролся с собой. Напрягал жилы на горле, прикусывал изнутри щеку. Но мышцы на лице не желали слушаться и дрожали, каждая по отдельности.