Томас Рифмач - Эллен Кашнер Страница 8

— Зеленую? — говорит. — Осторожней, Элсбет, это же эльфийский цвет.

— Надо говорить «Добрый народ», — машинально поправляет она. — Там не любят, когда их так называют.

— Ну с человеком по имени Рябина тебе все нипочем, — рассуждает он. — Или рябина — это средство от ведьм? Тогда, значит, он будет в безопасности.

— Я еще не решила, ехать ли с ним, — нашлась Элсбет.

Мэг потом разыскала ее, плачущую, в овечьем хлеву.

Так оно и шло всю весну напролет, так вот чудно они обхаживали друг друга. Томас дождался вместе с нами прихода заморозков, потом у овец окот был нелегкий, а там, глядишь, и потеплело.

Элсбет позволила ему пройтись с ней раза два в воскресенье там, где люди могли их видеть.

— Чего девчонка мучается? — спрашивал я у моей Мэг. — Хочет она за него или нет?

Мэг так расхохоталась, что пришлось слезы фартуком вытирать.

— И хочет и не хочет, — сказала она наконец. — Если ты, Гэвин-Незнайка, сам не можешь разгадать эту загадку, то мне недосуг глупость твою просвещать.

— Не мастак я загадки разгадывать.

— Тогда хорошо, что у нас нет дочери, — хихикает моя женушка, — а то бы ты подарил ее первому встречному лудильщику, на которого бы она взглянула. Конечно, она его хочет. Только зачем? Вот с этим у девушек трудности. Она скорее обменяется с ним клятвами, чем поцелуями.

Я тогда стал считать, что большинство их перебранок — вроде любовной игры, хотя ничего похожего в жизни не видел. Может, этой девчонке слова нравились больше, чем поцелуи, хотя он-то любил и то, и другое. Конечно, бывали и тихие вечера, когда он играл для нас троих и пел, иногда она даже подпевала ему, потому что голос у нее был приятный и слух хороший — так сам Томас говорил. А иногда, когда ему удавалось музыкой смягчить ее сердце, он вставлял пару комплиментов, и она их благосклонно принимала.

Элсбет любила его истории о королях и королевах, о героях из нашего мира и Страны Фей. Но для него это были только сказки, понимаете, а ее уносило прямо в тень Эйлдонских Холмов, к той расщелине, которую прорубил меч великана. К примеру, она всегда оставляла на ночь плошку с молоком для Билли Блина, чтобы удача дом не покидала, а Томасу это бы и в голову не пришло. Элсбет ужасно злилась, что он ничего этого не понимает.

— Ты своим молоком фей вроде как подкупить пытаешься, — говорил он, — чтобы пришли да сделали за тебя твою работу!

Она как топнет ногой.

— Не смей называть их так, чурбан невоспитанный! Нельзя их так звать!

— Ну хорошо, пусть будет Дивный народ, — фыркал Томас. — Мирный народец, Благословенные, Добрые Соседушки… В балладах же есть и феи, и эльфы, и никого это не волнует. Кстати, — задумался он однажды, — что-то я не соображу, какая рифма будет к «соседушки»? Непоседушки?

— Не перетруждай мозги, — ввернула Элсбет. — Музыка — другое дело. Но каков нахал! Сначала петь о них, а потом потешаться!

— Элсбет, — сказал он с насмешливым удивлением, — ты говоришь так, словно защищаешь доброе имя друга. Ты что же, видала, как они слизывают сливки вместе с котом, или пляшут вокруг Эйлдонского дерева майским утром?

— Нет, не видала! Они не любят, чтобы на них глазели. Их мало кто встречал.

— И правда, мало.

— Но я ведь и твою французскую королеву никогда не видала! — вспыхнула Элсбет. — Да и есть ли она на самом деле? Для тебя это все байки,

Томас, — эльфы и королевы, и прочее — только способ заставить всех тебя слушать. Но если ты сам не веришь своим историям, то почему я должна?

— Но ты же веришь, — вздохнул он. — Ты веришь во все, во что я не могу, разгневанная моя богиня!

— Ох, прекрати! — закричала она. — Хватит! Ненавижу, когда ты так говоришь.

— Как? Когда говорю, что ты прекрасна?

— Это только слова.

— «Только слова»? Но ведь слова и важны, ты сама так сказала. Слова реальны, Элсбет, так же реальны, как и все остальное.

— Ты так не думаешь.

— Зато ты думаешь. Хотя бы про эти слова из баллады: «Он целовал ее в алые губы, так разрешенья и не спросив».

Все это время он потихоньку придвигался к ней. А потом осторожно коснулся губами ее губ и замер так. Она вырвалась, вытирая рот тыльной стороной ладони.

— Подожди! — сказал он, пока она носилась по комнате, подбирая вязанье, шерсть, плащ, но она не позволила ему даже подойти и вылетела за дверь.

Оба чересчур увлеклись и про меня забыли. Ну, я бы с ними быстро разобрался, если бы счел, что они перестарались.

Томас замер, уставившись на дверь. Во дворе расшумелся пес. Я услышал стук, Томас кинулся было открывать, но остановился, руки так и повисли. Чтобы выручить его, я предложил: «Давай, открою».

Он так и подскочил от моего голоса и кинулся к двери. Но открыв ее, отступил на шаг.

— Храни Господь этот дом, — произнес человек с порога. Это был цыган-лудильщик. И вид у него был самый что ни на есть мошеннический. На смуглом, изборожденном морщинами лице мерцали темные глаза, полускрытые прядями волос; вокруг шеи обмотан грязно-желтый платок, поверх него болтаются амулеты и всякие безделушки. — Да хранит вас Бог от любой напасти и горя, от урусков в ущельях и от Благословенных под холмами.

— Не интересуемся, — сурово этак говорит ему Томас.

— О сэр, — заныл цыган, — всего лишь крошку еды, подкрепить мой бедный живот, да обогреться у вашего очага, и я пойду своей дорогой. А если у вас есть худая кастрюля…

Менестрель так и стоял, уставясь на лудильщика, пришлось мне вмешаться.

— Слушай-ка. Я могу дать тебе холодной овсянки, а если хочешь скоротать ночь в хлеву — добро пожаловать. Но у моих псов чуткие уши, да и я еще не совсем ослеп, поэтому не советую на добро заглядываться.

— Нет-нет, славный хозяин, — говорит цыган скромно так. — Позвольте мне только послужить вам. Я пришел издалека и слышал новости о великих людях на востоке, могу рассказать о королевском дворе, о храбрых рыцарях и прекрасных дамах. У меня есть красивые товары на продажу… — он вытащил грязный сверток и ловко бросил Томасу. — Ленты для ненаглядной, сэр? Знаки любви?

Томас отшвырнул сверток, словно это была раскаленная кочерга.

— Тогда, может быть, что-нибудь для хозяйки дома? — мошенник повернулся и тут как раз перед ним оказалась только что вошедшая Мэг.

— А, — говорит она ему, — ты все-таки добрался… Садись, я дам тебе поесть, а ты можешь припаять ручку к моей кастрюле, она уже год как болтается. Да не стойте вы тут как два столба, — велела она нам, — а то дождетесь, возьмет кто-нибудь, да коня к вам привяжет.

Томас отошел в сторонку, давая лудильщику войти в дом.

— Что ж ты нам сразу не сказал, что тебя пригласили? — кисло осведомился он.