Девять унций смерти - Сергей Раткевич Страница 8

Да-да, именно это… а еще это… и вот это… и это тоже, как же без этого? Не забудьте еще про это, это и вот это… а без этого и вовсе никак… Вы что, с ума спятили? Самое главное чуть не забыли! Да-да и вот это тоже, для пущей важности…

И тогда, де, люди поразятся, потрясутся, испытают благоговение и гномов больше уважать станут!

Идиоты. Хуже всей этой церемониальной одежды только понос во время самой церемонии. Одни латы из драгоценных камней чего стоят! А сколько весят! И будет он стоять перед Джеральдом, разукрашенный, как подарок на их это рождество, потея и задыхаясь под этой тяжестью, дурак дураком, одним словом.

Уважения это достославное деяние гномам, бесспорно, прибавит. Кто бы сомневался! Так прибавит, что дальше некуда. Совсем некуда.

Сволочи. Мерзавцы. Вас бы самих в это облачить!

Впрочем, юная владыка быстро положила конец мерзкой сваре, просто пообещав перерезать горло любому, кто скажет еще хоть слово на эту тему. Во что одеваться, каждый решает сам, а Мудрецам должно быть стыдно, что у них других дел нет, что они такими глупостями занимаются? Так она им сейчас найдет таковые! Ну, кому тут делать нечего?

Хорошая девочка. Дай ей Боги удачи в ее нелегком труде.

Вот так и попал Якш наверх в самом практичном из своих одеяний. Беда в том только, что гардероб владыки определяется обычаем и традициями. Простота и удобство не поощряются и не приветствуются. Совсем не украсить одеяния владыки золотом и самоцветами, обойтись совершенно без алмазных россыпей и изумрудных вкраплений — мастера о таком даже помыслить не смели.

Нет, идти в этом вполне удобно, вот только… те несколько случайных путников, что повстречались Якшу, таращились на него так, словно у него две головы выросли, а потом долго еще оглядывались. Сначала Якш думал, что это из-за того, что он гном, но ведь и люди бывают не слишком высокого роста, а гнома небось не каждый и видел, однако последние двое прохожих, по виду сущих бродяг, окончательно разъяснили ситуацию.

— Видал этого, а? — чуть понизив голос, но так, что Якш все равно расслышал, сказал один.

— Ну? — неразборчиво буркнул второй.

— Нет, ты видал, каково расфуфырился? — гнул свое первый.

— Вельможа небось, — бросил второй. — Вельможи — они завсегда…

— Вельможа! — язвительно воскликнул первый. — Скажешь тоже! Вельможа на коне должен быть, со свитой, сам понимаешь, а тут какое-то недоразумение кривоногое!

— А борода-то, борода! — подхватил второй.

— Во-во! Я такого чучела… — сказал первый.

— Так, может, это сумасшедший вельможа? — испуганно предположил второй.

— Ну? — чуть удивился первый.

— Вот те и ну! Сбежал, небось, а его все ищут! — воскликнул второй.

— Да? — недоверчиво промолвил первый.

— А то! За ним, небось, погоня.

— Погоня?

— А ты думал! Поймают и нам заодно накладут!

— Нам-то за что?

— За все хорошее! А то и прибьют, чтоб чего лишнего не сболтнули.

— Так, может, того…

— Вот именно, что того… давай-ка прибавим шагу!

Голоса скрылись за поворотом, а Якш глубоко задумался. В этой простенькой одежонке, выбросив корону, самому себе он казался чудовищно незаметным. Вот только это было не так. Его не просто замечают — его опознают, как чучело. Как вельможное чучело. Как возмущение естества. Как нечто нелепое до безобразия. А это опасно. Люди, как и гномы, не любят того, что выглядит непривычно. Оно может показаться угрожающим. Раньше или позже его просто убьют из-за этого несчастного платья. И почему он не догадался попросить какую-нибудь нормальную человеческую одежду у «безбородого безумца»? Ведь был же момент! Но так хотелось красиво уйти, уйти, не смирившись, не признавая поражения, а эта заминка бы все испортила. Эх, что уж теперь…

— А ну стой! — услышал Якш над самым ухом чей-то не слишком приятный голос.

Холодная сталь, проколов богатое одеяние, кольнула его в левый бок.

— Один гуляешь? — продолжал незнакомец. — Без охраны? Здесь, в густом лесу, где полным-полно разбойников и душегубов? Да еще в такой богатой одежде?! Непорядок. Просто безобразие, если разобраться! Ты же ее сейчас порвешь и выпачкаешь! Или отберет какой проходимец! Кошмар! Снимай немедленно и клади скорей в мою котомку — там она сохраннее будет! Деньги тоже давай, а то ведь потеряешь — сам потом жалеть будешь.

— Ты кто? — спросил Якш.

Незнакомец удивленно вытаращился на Якша, а потом громко раскатисто заржал.

— Да ты шутник! — воскликнул он. — Неужто не догадался?!

— Нет, — честно ответил Якш.

— Разбойник я, — с ухмылкой поведал незнакомец. — Это я тебя сейчас граблю, если ты и этого еще не понял. Снимай, говорю, свою обновку. Голышом ходить полезно для здоровья.

— А если не сниму?

— Заболеешь, — пообещал разбойник. — И тут же умрешь. Пырну я тебя этим вот ножиком — и все! Прощай, мама!

— Вот… этим?! — Якш презрительно фыркнул и тут же отобрал у разбойника нож.

Тот изумленно охнул.

— Ты это… как это… отдай! Отдай, слышишь! — интонация из растерянной сделалась яростной, из яростной — умоляющей. — Ты… это… отдай мое… не твое ведь…

— Ты ведь собирался забрать мое, — напомнил Якш.

— Так я ж грабитель, — укоризненно заметил разбойник. — То ж — ремесло мое, не стану грабить — как жить буду?

— Трудом, — отрезал Якш.

— Так засмеют ведь, — пожаловался разбойник. — Чтоб душегуб, грабитель и вдруг — трудом. Ты, лучше это… отдай нож-то…

— Мой отец, мои деды и прадеды — все были воинами, — наставительно заметил Якш. — Воина можно убить, но нельзя ему безнаказанно угрожать. А твой отец был ремесленник, верно?

— Верно, — ошарашенно пробормотал разбойник. — Но…

— Вот и не угрожай воину. Грабитель нашелся! — презрительно фыркнул Якш. — Да еще и таким ножом…

— А чем тебе нож не угодил?! — возмутился разбойник. — Справный нож. Разбойничий. И рукоять красивая. Резная, не абы что!

Якш щелкнул ногтем по лезвию и презрительно скривился.

— Слышишь, как звенит? Да его пальцем сломать можно, это дурное железо! Тебе что, на хороший нож денег жаль, господин грабитель? Забирай назад свою ржавчину!

Якш бросил нож под ноги разбойнику и брезгливо вытер руку о свое платье. Мигом подхватив брошенный нож, разбойник живо попятился в сторону кустов.

И тут Якша осенило.

— А ну стой! — самым что ни на есть разбойничьим голосом возгласил он.

«Тут, наверху, все другое. А значит, нужно учиться жить по-новой. По-другому есть, пить, говорить, одеваться… все по-другому. И всегда с чего-то нужно начинать — так не все ли равно, с чего? Поучимся пока разбойничать, раз ничего другого не подвернулось. Кажись, наука нехитрая!»