Дело о полку Игореве - Хольм ван Зайчик Страница 8

Огонь.

Потом эту стихию начинает тушить холодный душ общего быта и каждодневного неприукрашенного трения. Начинается власть Воды. И длится она еще семь месяцев. А если брак устоит, не размокнет и не утонет под сим остужающим напором, власть над ним берет плодоносная стихия Земли. Два да семь – девять. Начинаются дети.

Рожать, разумеется, не возбраняется никому и через пять, и через десять лет после заключения брака, если есть на то обоюдные возможности и общее желание. Но считается, что знак Земли властвует над мужем и женою ровно три года. Потом его сменяет знак Дерева. Семья перестает быть суетливой и недолговечной травой, торопливо лезущей из земли, и становится крепким стеблем, могучим стволом, пустившим корни и поднявшимся, чтобы зеленеть и ветвиться, всерьез и надолго.

И наконец, если брак не распадается за десять деревянных лет, над ним простирает свои несокрушимые крыла Металл. Дальше вступают в силу уже иные, более частные степени: серебряная годовщина, золотая годовщина; ну а если Господь, Аллах или кто еще наделил супругов из ряда вон выходящим долголетием — то и ванадиевая, и иридиевая…

Моменты перехода от одной стихии к другой — самые опасные для семьи. Понимающие супруги ведут точный календарь совместной жизни и в эти дни стараются быть друг с другом особенно нежными и уступчивыми; вслух не говоря ни слова о причинах такого поведения — зачем говорить о том, что общеизвестно, — чудеса изобретательности проявляют, дабы потешить близкого человека поелику возможно: подарком ли нежданным, путешествием ли долгожданным… да хоть чем.

А в тяжкий день перехода от Огня к Воде обязательно творят благодарственные жертвоприношения там, где когда-то повстречались.

Всех этих тонкостей прекрасная варварка Жанна, конечно, не знала, да и знать не могла; Богдан и не обольщался. Но сам-то он был, слава Богу, человеком культурным. И подготовился ко дню, коим начиналась девятая седмица их странного супружества, загодя.

Все получилось как нельзя лучше. В несколько смятенных чувствах вернувшись от Мокия Ниловича, Богдан, отобедав и успокоившись, уговорил Жанну поехать кататься.

— Погода какая, посмотри, Жанночка! В наших широтах столь яркий день — редкость… Поехали?

Поехали.

А в просторном гараже под их двадцатиапартаментным особняком Жанна с ее истинно галльским темпераментом и безупречным чувством прекрасного уж не могла не обратить внимания на неожиданно возникшую по соседству с потрепанным «хиусом» Богдана и своим заморским «феррари» новенькую сверкающую повозку небесно-голубого цвета — напевного и глубокого, как первый гул колокола в рождественскую ночь. Удивительно изящные, хотя и, на аскетичный вкус Богдана, несколько кричащие о собственной породистости очертания разительно отличались и от неброской уютности «хиуса», и от зализанной европейской сплюснутости. Почти не отличаясь от соседей по размерам, новая повозка выглядела рядом с ними как императорская яхта рядом с рыбачьими катерами.

— Какая! — восхищенно произнесла Жанна. Неизбывная женская страсть ко всему блестящему и чистая, совсем непредосудительная зависть к неизвестному владельцу вдруг возникшей роскошной игрушки мигом засветились в ней, ровно стосвечовая лампочка под шелковым абажуром, расписанным видами священных гор. Жанна подошла, присматриваясь внимательнее, вплотную к незнакомой повозке. — Никогда еще не видела такой…

— Это «тариэль», — сказал Богдан. — Последняя модель, три месяца назад пошла в серию. Скорость до пятисот ли [12], движок вдвое экономичнее твоего «феррари»…

— Дорогая, наверное?

— Довольно дорогая, — уклончиво сказал скромный минфа [13]. Значительная прибавка к жалованью, воспоследовавшая сразу за награждением Богдана званием Всепроницающего Зерцала, оказалась весьма кстати.

— Смотри-ка! Ключ торчит. Какие вы все-таки в Ордуси беспечные… Интересно, — Жанна с любопытством оглянулась на двери гаража, словно ожидая, что сейчас сюда спустится неизвестный владелец молниеносно пленившей ее сердце повозки, — чья это?

Всех соседей по дому она уже знала наперечет, и ясно было, что сейчас молодица лихорадочно перебирает в уме их фамилии, финансовые возможности и транспортные потребности.

— Твоя, — просто ответил Богдан. Жанна окаменела. Потом растерянно посмотрела в лицо мужу.

— Что?

Богдан смущенно улыбнулся.

— Твоя, — повторил он. — Что ты по сию пору на своей италийской ездишь, ровно какая-нибудь гокэ.

— Богдан… — потрясенно проговорила Жанна.

— Сегодня началась девятая седмица нашей совместной жизни, — торжественно проговорил Богдан. — В этот день у нас принято делать подарки.

Жанна, забыв о драгоценной повозке, порывисто шагнула к нему. Прижалась, спрятала лицо у него на груди, обняла. Коротко прошуршал ее плащ — и в просторном гараже вновь стало совсем тихо.

— Ты лучший из людей, — шепнула Жанна.

«Во всяком случае, не худший, — без ложной скромности подумал Богдан. — Но как бы я это мог тебе показать, если бы не прибавка?»

Они остановились на набережной возле Благоверного сада — как раз в том месте, где два месяца назад, ища стоянки, юркий «феррари» скользнул перед носом «хиуса». С охапкой купленных по дороге роз в руках Богдан выбрался из «тариэля», который, восхищенно осваиваясь, от самого дома осторожно вела Жанна — и, отделив одну розу от остальных, выпустил ее из пальцев.

— Богдан! — Жанна, уже ушедшая на несколько шагов вперед, вовремя обернулась. — Ты розочку потерял!

И метнулась подобрать.

— Не трогай, — сказал Богдан, едва видный за ворохом алых роз. — Я нарочно. Ведь именно здесь я тебя в первый раз увидел. Это… ну… вроде как жертвоприношение. Если цветок лежит ни с того ни с сего посреди улицы — всем сразу понятно, почему. Никто не возьмет. Пока не завянет.

Неторопливо, бок о бок, они пошли по чистой и ухоженной, как дворцовый паркет, аллее к Жасминовому Всаднику.

Воздух под хлесткими лучами солнца все же потеплел к середине дня. День сиял. В Благоверном саду, пользуясь погожей шестерицей, гуляли и стар и млад. Мамы с колясками, дедушки с внуками, ученые с книгами, женихи с невестами, молодежь с гитарами…

— А вот здесь я впервые всерьез обратил на тебя внимание, — сказал Богдан, когда они приблизились к постаменту. Святой князь Александр на вздыбленном коне грозно и гордо смотрел вдаль, распаленный битвою конь топтал копытами образину гадюки в католической тиаре… все как два месяца назад. Все как двести, триста, четыреста лет назад…

— А почему? — не удержалась Жанна.