Последний инженер - Павел Шабарин Страница 8

— Что ты умеешь? — продолжил допрос Шоу.

На этот раз Джек-Джек почувствовал, что ему стоит отвечать честно.

— Я мастер на все руки. Могу собрать ружье из подручных материалов, а затем попасть из него крысе в глаз с сотни метров. Кроме того, я один из лучших воров в этом городе, да и в четырех ближайших тоже, — я умею двигаться без шума, а мои пальцы настолько ловкие, что вы не заметите, как я сниму с вас очки. Как могли обратить внимание, у меня хорошо подвешен язык. Могу уговорить мусорщика уйти в монастырь или же монашку стать мусорщиком.

— Что-то еще?

— Я отлично готовлю.

Со времени того разговора прошло уже три года. Джек-Джек работал на Шоу. Поначалу не напрямую. В его задачи входило выполнять поручения различных доверенных лиц босса. Среди них были и шериф, и судья, и преподобный. К слову сказать, делишки их совсем не соответствовали статусу. Но все, что было поручено этому улыбчивому парню, выполнялось быстро и качественно. Такие понятия, как мораль или частная собственность, его не сильно беспокоили. Вскоре Шоу понял, что не стоит разбрасываться таким ценным талантом, как Джек-Джек, и назначил того своим личным помощником, а затем поставил во главе охраны.

Можно сказать, что Джек-Джек сделал стремительную карьеру.

Но был ли он доволен жизнью? По его улыбчивому лицу и карманам, набитым наличностью, можно было подумать, что да — он доволен. Но также, как почти все, связанное с Джек-Джеком, это было неправдой. Его душу терзало странное чувство, поселившееся в ней с того самого дня, когда Джек-Джек проснулся под навесом из лошадиной кожи.

«Кто я?» — спросил он в тот день.

«Wawa ch'in pacha, — ответил человек, в морщинах которого проступало лицо, полное мудрости. — Ты Дитя Пустоши». Одежда его была покрыта перьями так густо, что создавалось впечатление, будто и не человек это вовсе, а дивного вида птица.

Пейотль струился по венам Дитя Пустоши, пронизывал его тело. Попадая в горячее сердце, дурман начинал испаряться, этот удушливый пар проникал в его разум, чтобы затем каплями холодного конденсата осесть на поверхности души.

«Вспомни свое имя!» — говорил ему человек, теряя очертания в клубах сизого дыма, но Дитя Пустоши не мог вспомнить, ведь имя у него отняли.

Капли пейотля становились все больше и больше, повинуясь силе тяжести, летели вверх, затем, подхваченные вихрем искусственных воспоминаний, сталкивались друг с другом и взрывались фейерверком разноцветных искр.

«Вспомни тепло рук своей матери, голос своего отца», — говорила ему мудрая птица, чей образ теперь четко прорезался сквозь сизую дымку, но Дитя Пустоши не мог вспомнить, ведь у него никогда не было матери, а отец не был ему отцом.

Чужие, ненастоящие воспоминания в его голове становились сильнее. Они шипели и извивались, подобно змее, и змея эта имела острые, длинные клыки, которыми хотела впиться в разум.

«Что ты помнишь?» — спросила его мудрая птица, и Дитя Пустоши ответил:

«Я помню бесконечность и тьму. Помню холод металла и тепло человеческого прикосновения. Помню, как впервые увидел свет, как заговорил, как изменил данное мне имя по своей воле. Помню, как был человеком среди Теней, но затем стал Тенью среди людей. Я помню женщину без лица и поглотивший ее огонь. Помню пламя битвы, поглотившее много жизней и новую цель…»

Дитя Пустоши закричал, когда Лживая Змея впилась в этот последний кусочек его воспоминаний. Она не могла допустить, чтобы Дитя Пустоши проснулся самим собой. Лживая Змея уже успела сожрать остальную его память. Сейчас она переваривала ее, превращая в свой яд.

Дитя Пустоши закричал вновь, когда Змея стремительным рывком бросилась на него, чтобы заразить своей ложью.

«Нет!» — прокричала мудрая птица и взмахнула своими крыльями.

Могучий поток ветра врезался в тело Змеи и обрушил ее на землю.

«Тебе будет дано имя… — Взмах крыльев. — Матерью твоей будет пустошь… — Еще один взмах. — А отцом твоим будет небо… — Снова взмах крыльев. — А память твоя будет будущим. Ты обретешь ее сам, и никто не сможет отобрать ее у тебя, ведь она будет истинной».

И с последним взмахом крыльев мудрая птица опустилась к Лживой Змее. Одним ударом клюва она отсекла Змее голову, и та обратилась ядом. Но мать-земля не приняла этот яд, а отец-небо испепелил его лучами двух солнц.

…Дитя Пустоши открыл глаза.

— Джек-Джек? — Голос был громогласным и доносился будто бы из центра мира, который сейчас сжался до размеров головы. Но принадлежал голос вовсе не какому-то мифическому существу, а весьма прозаичному Здоровяку Винни. — Док, скорее сюда! Джек-Джек открыл глаза! — закричал он.

Стоило только проморгаться и немного подышать, как мир начал обретать очертания. Крыша ангара, красная рожа Здоровяка Винни и пронзительная боль в шее — вот и все, что пока существовало в этом мире. Постепенно начали проявляться детали. Сквозь крышу ангара пробивался тусклый красноватый свет второго солнца, а значит, уже наступил вечер, на лице Здоровяка читалась несвойственная ему озабоченность, а боль… оставалась все такой же пронзительной.

— Как ты, босс? — спросил Винни, затем, не дожидаясь ответа, крикнул куда-то в сторону: — Док, твою мать, тащи свою задницу сюда, или тебе придется лечить свой сломанный череп!

— Бывало и хуже. — Сейчас Джек-Джек старался соврать в первую очередь самому себе. Боль в шее оказалась невыносимой. Тело было будто ватным, пальцы хоть и слушались, но с большим трудом.

— Изрядно он тебя потрепал, босс, — улыбнулся Здоровяк, и Джек-Джек против своей воли улыбнулся ему в ответ.

В мире появился еще кое-кто. Это оказался вытянутый как жердь и сухой как вяленая конина доктор Ипокте. Врач из него был никудышный, но найти кого-то лучше за такие деньги Джек-Джек не смог.

— О духи, — хрипел Джек-Джек, — держите этого коновала подальше от меня! Со мной все хорошо, просто отлично.

Он сам не знал, говорит серьезно или шутит.

— Не нервничай, — сухо сказал Док, зачем-то осматривая его глаза. — Я тебе тут жизнь спасаю…

— Что со мной случилось? — задал вопрос Джек-Джек, одновременно пытаясь вспомнить ответ на него.

— Тот мусорщик сбежал, — сказал Док. — Придушил тебя и вывихнул шею. Он сильный как бык. Я таких травм вообще никогда не видел. Мы поначалу думали, что ты не жилец.

— Сколько я пролежал в отключке? — Довольно быстро боль в шее стихла.

— Почти весь день, — буркнул Винни.

— Проклятье, — выругался Джек-Джек, — как обстоят дела на станции?

После того как Винни с Доком в двух словах описали обстановку, а Джек-Джек собрался с мыслями, он дал ряд указаний, что и кому нужно будет делать. Какое-то время ему, видимо, предстояло пролежать в постели, но это не значило, что то же самое должны были делать его люди. Работа есть работа.