Сияние твоего сердца - Мария Линде Страница 8

Подошвы кроссовок пружинят об асфальт, ветер дует в лицо, я глотаю прохладный утренний воздух вместе с каплями дождя – он пахнет городом и морем одновременно. Как будто я на палубе огромного лайнера посреди океана. У людей существует вокруг бега целая философия – о том, как он успокаивает, помогает бороться с депрессией и вырабатывать гормон счастья. Наверное, у дискордов нет этого гормона – «счастье» для меня просто слово. Для меня бег – это фильтр-«размытие» для реальности. Когда я бегу, мир вокруг теряет четкость, а когда я его не вижу в деталях, он не так сильно меня бесит и мне не хочется стереть его с лица земли.

Я останавливаюсь у светофора, продолжая бежать на месте. Рядом со мной нервно топчется под прозрачным зонтом низкий толстяк в сером деловом костюме, глаза-щелочки зыркают то на тяжелые наручные часы, то на светофор, как будто гипнотизируют его. По другую сторону от меня девушка в длинном черном платье и хиджабе поправляет на изящном плече цепочку сумки Chanel. Я замираю на секунду, делаю глубокий вдох. В пропитанном дождем воздухе – сладкие нотки сдобы. Ух, сейчас сделаю еще круг, а потом зайду в булочную за кофе и рожками с абрикосовым повидлом…

Со своего места мне видно угол старинного дома. На первом этаже – кафе с огромными, почти во всю стену, окнами, карнизы украшены замысловатой лепниной, местами потрескавшейся. Зеленый свет долго не загорается, поэтому я успеваю рассмотреть край черной с золотом вывески над входом в кафе – «Эрис». Толстяк отрывает взгляд от часов и с опаской смотрит на меня, когда я начинаю смеяться, но это только веселит меня еще больше. Интересно, кому пришло в голову так назвать место отдыха и приятных встреч? Эрис – греческое имя Дискордии. Такое название больше подходит для бара в ковбойском стиле, где принято бить кулаком по столу и открывать дверь с ноги. Впрочем, раньше мне уже встречались оздоровительный центр «Плутон» (римский бог царства мертвых, соответствует греческому Аиду), садовые поливалки «Вулкан» (бог небесного огня и засухи) и шоколад «Помпей» (со вкусом пепла, видимо). Нейминг – он такой. Всем хочется быть оригинальными.

Я еще размышляю о том, как древнее причудливо вплетено в канву современного мира, когда картина перед моими глазами снова меняется. Я по-прежнему смотрю в окно кафе, но не снаружи, а изнутри. Я сижу у окна и вижу эту самую улицу, залитую летним солнцем, вижу пеструю толпу у перекрестка, слышу шум машин и стрекот одинокого мотоцикла вдалеке. Передо мной на столике лежит карта на тонкой мелованной бумаге с потертыми изгибами – такую можно бесплатно получить в туристическом центре – и стоит пустая чашка эспрессо. Кофейный аромат окутывает все вокруг, сладкий и плотный, как бывает только в тех местах, где кофе пьют много и постоянно. Я встаю и делаю шаг, но не к двери, а куда-то в глубину зала, откуда слышится странно знакомый голос… Который в следующую секунду сменяется скрежетом тормозов.

Реальность возвращается ко мне вместе с ударом о мостовую. Кажется, у меня даже звездочки летят из глаз, как у героев мультфильмов. Музыка обрывается. Когда я снова начинаю видеть мир вокруг, я лежу перед капотом черного «Лендкрузера» и водитель, пожилой итальянец, накрывает меня невесомым серебристым одеялом, похожим на фольгу для цветов.

– Ах, сеньорита, зачем же вы так… Вам же еще жить и жить, а вы выбегаете на дорогу! И что я мог сделать за две секунды?

Не думаю, что он ждет от меня ответа. Руки у него дрожат, голос тоже, он чуть не плачет, когда вызывает скорую, продолжая охать и вздыхать. Я лежу под «фольгой», как скумбрия в духовке, вокруг в мутной пелене шумят голоса, сырой асфальт давит на затылок и локти, пахнет дождем и бензином. Кровь пульсирует в голове, горят счесанная об асфальт левая щека и локоть – похоже, куртку придется выбросить. Лучше прямо сейчас встать и уйти. Но, наверное, я все-таки отключаюсь на несколько минут, а когда прихожу в себя, меня уже укладывают на носилки, водитель «Лендкрузера» исчезает и вместо него появляется краснощекая женщина-фельдшер в очках с толстыми стеклами.

– Кажется, зомби-апокалипсис уже наступил. – Она расстегивает на мне куртку и прикрепляет липкий датчик точно над вырезом майки. – Знаешь, Марио, я вот заметила: чем больше на человеке всяких девайсов, тем вероятнее, что он попадет под машину. Потому что кто с этой умной техникой вообще смотрит на светофоры?

Ее напарник – худой темноволосый парнишка с беспокойным взглядом, наверное практикант, – торопливо кивает и вываливает мне на живот целый клубок разноцветных проводов. Я не двигаюсь. Я могла бы освободиться силой и убежать, но это будет выглядеть подозрительно, поэтому я спокойно лежу, пока он подключает провода к моей груди и рукам. Вокруг витает противный сладковатый запах лекарств и спиртового дезинфектора. Мне становится любопытно, сработало ли на моих Apple Watch отслеживание падения – теперь на часах должна светиться кнопка SOS, а я давно хотела проверить эту функцию. Но женщина снимает с меня часы, чтобы надеть больничный пластиковый браслет, и я не успеваю посмотреть на дисплей. Ну что за день – попала под машину, и то зря.

Остается только лежать и смотреть в небо сквозь окно в крыше. По небу плывут рваные серые облака, похожие на клочья паутины, на грязноватое стекло падают редкие капли дождя. Здорово все же, что в скорых есть такие окна. Для кого-то это последний шанс увидеть небо, а остальным хотя бы не пялиться в потолок, как в крышку гроба. Снаружи монотонный голос невидимого полицейского допрашивает прохожих, ветер шуршит полотняным навесом овощной лавки, сердито, как потревоженные пчелы, гудят машины – улицу перекрыли в час пик, и это никого не радует. Я пытаюсь устроиться поудобнее на узких носилках, но ремни удерживают меня на месте. Интересно, где мои наушники? Остались лежать на мостовой или их кто-нибудь подобрал?

Женщина с кем-то быстро и неразборчиво говорит по телефону – кажется, проверяет, в какой клинике есть место, потом обращается к напарнику:

– Марио, да затяни ремни, она же свалится на первом повороте.

Перепуганный Марио так старательно выполняет ее приказ, что я чувствую себя пациенткой психбольницы. Дверь захлопывается, отсекая уличный шум, машина набирает скорость, и небо с облаками у меня над головой сливается в сплошную бледно-голубую ленту. Снова включается сирена.

– Нам позвонить кому-нибудь из родственников?