Отзвуки времен - Андрей Васильев Страница 8

– А куда именно? – уточнил Николай, снова пристраивая свой смартфон в держатель, прилепленный к лобовому стеклу – Какой адрес задавать?

– Битцевский лесопарк – ответила старушка, ловко забираясь в микроавтобус – А на месте сориентирую, с какой стороны подъезжать к нему следует. Понятно, что с конца шестидесятых там все изменилось, но, думаю, не заплутаю. В старые времена я там часто бывала. В каком-то смысле это была наша территория. Отчасти, разумеется, но тем не менее.

– Это в каком же смысле – «наша»? – Женька уселась рядом с ней – Отдельская?

– Место отдела – тут, и более нигде- немного жестко ответила ей старушка – От веку и до веку. Пока стоит Сухаревка, пока лежит в этой земле хоть один кирпич из основания «брюсовой» башни, быть нам здесь, ясно? Это наш дом. Судьба наша. Умирать каждый в своем месте будет, это верно, но все одно напоследок каждый хоть на миг сюда вернется, попрощаться с домом своим и семьей. Так было и так будет.

– Никто и никогда – понимающе кивнул Николай и повернул ключ в замке зажигания – Это мы знаем. А вот насчет Битцевского парка я с Женькой соглашусь. В смысле – тоже не понял, что вы в виду имеете. Почему «наш»-то?

Оказалось, что в двадцатые-тридцатые годы находился там некий санаторий, принадлежавший центральной комиссии по улучшению быта ученых. Нет, все было так, как значилось на бумаге, то есть там и ученые имелись, причем самые настоящие, уставшие от трудов праведных, и массовики-затейники с баянами наперевес, и сметану в стаканах на завтрак официантки в фартучках и наколочках труженикам от науки подавали. Вот только почти все эти умники трудились не где-то там, а в бехтеревском институте изучения мозга. Очень непростом институте, в который не то, что с улицы попасть никто не мог, но и даже по рекомендации, если та была недостаточно весома. Впрочем, оно и ни разу странно, ведь работу данного заведения курировал не кто-то, а лично Глеб Бокий, человек крайне непростой и знающий многое о той стороне жизни, в которую обычным людям хода нет. Именно он руководил 9 отделом ГУГБ НКВД, о работе которого и сегодня мало чего известно. В основном циркулируют сплетни про торт с ядом, которым Крупскую отравили и прочие утки такого же толка, но все это так, мишура. А чем на самом деле занимались Бокий и его люди, не знает никто кроме небольшого количества лиц, имеющих доступ к закрытым архивам.

Так вот – в подобном режиме просуществовал этот санаторий до самого 1937 года, а потом все резко прекратилось. Некому стало там отдыхать, разбросала жизнь и судьба ученых-бехтеревцев по разным местам. Кого в другие институты, кого в «шарашки», крепить оборону Родины, а иных и в недальнюю от санатория «Коммунарку», на тот полигон, рядом с которым каждую ночь ревели моторы машин, глушащие звуки выстрелов. Хотя, если честно, им в этой лотерее повезло побольше, чем сотрудникам Бокия, поскольку последних, за редким исключением, почти всех к стенке прислонили, причем в кратчайшие, даже по тем скорым на расправу временам, сроки. Ну, а редких везунчиков, таких как тетя Паша, оправили туда, где ночь по полгода длиться и северное сияние по небу лучи раскидывает. И еще неизвестно, кому пришлось хуже – живым или мертвым.

Что же до непосредственно санатория – с ним-то как раз ничего и не случилось, он просто перешел в ведение Академии Наук, вот и все. Впрочем, нет, не все. Местечко для отдохновения ученых Глеб Иванович то ли случайно, то ли с умыслом выбрал непростое, с историей, причем серьезной, трехвековой, связанной с очень громкими именами. Создали санаторий на базе старинной усадьбы под названием «Узкое», которая в разные годы принадлежала Стрешневым, Голицыным, Трубецким. Короче тем, кто стоял близ трона государева и решал, кому в государстве Российском жить, а кому умирать. Кто знает, о чем в той усадьбе разговоры в старые времена велись, какие планы строились, какие тайны доверялись и нарушались?

Да и кровь, поди, там лилась. Не может такого быть, чтобы без нее обошлось. Там, где есть власть, всегда поблизости угнездятся деньги, ложь, кровь и смерть. Они порознь не ходят.

Дом – он, конечно, не живое существо, но душа в нем есть, это уж точно. И она запоминает всё и всех, кого видела.

А самое любопытное то, что путь свой тетя Паша с молодыми коллегами держала вовсе не в это, казалось бы, просто-таки созданное для них место.

– Там и раньше делать было нечего – отмахнулась от насевшей на нее Женьки старушка – Умники эти нудные были до жути. Вроде молодые ребята, кровь должна играть, штаны спереди бугром топорщиться при виде красивой и бесхозной бабы, а на деле пшик и только. И глаз у них тусклый, что у воблы сушеной. Я в тридцать пятом туда после ранения поехала подлечиться, мне один ухарь-одессит плечо продырявил при задержании, так меня на три дня только хватило. Скука смертная, даже водка не спасала. Сбежала я оттуда в результате, на Лубянке быстренько перехватила у Гриши Крамфуса одно любопытное дельце, связанное с наследием «Астреи», и уехала в Ленинград. Иначе было нельзя, Глеб Иванович очень не любил, когда не по его поступал кто-то.

Нифонтову было знакомо это название. «Астрея», масонская ложа, одна из самых влиятельных и старейших в России, сумевшая пережить треволнения времен Александра Первого, сберечь свои символы несмотря на то, что за ними гонялись не кто-то, а коллеги Николая и Женьки, которые тогда находились в подчинении у графа Кочубея, которого император как раз на масонов и натравил, а после возродиться к жизни в начале двадцатого века.

– Нет, нам вообще в другую сторону надо – продолжала тем временем свои речи тетя Паша – Наша дорога через лес идет. По нему до реки Чертановки дойдем, от нее возьмем направление к трем ручьям, а там, коли повезет да Фома Фомич нас видеть пожелает, и до цели нашего путешествия доберемся.

– А имя собственное у этой цели есть? – осведомилась у уборщицы Женька – Просто как-то меня «Чертановка» насторожила немного. Не думаю, что просто так реке подобное название дали.

– Правильно думаешь – подтвердила тетя Паши – Молодец, иногда проявляешь смекалку. И потому тебе вряд ли понравится то, какое имя носит резиденция Фомича.

– И все-таки? – чуть выпятила нижнюю губу Женька.

– Лысая гора – ответила ей старушка и мило улыбнулась.