Нордвуд. Сумрачный город - Хелен Тодд Страница 8

Тодор остановился, в глазах потемнело, и он привалился плечом к одному из могильных камней.

Крупные капли, упавшие с неба, стекали по его лицу и терялись под воротом, неприятно охлаждая тело. Казалось, здесь было нечем дышать: влажная дымка застыла между землей и угрожающе раскачивавшимися деревьями. Порывистый ветер усиливал дождь, прибивая оранжевую листву.

Несколько мгновений, и вместо могильного холода повеяло сыростью болот. Извилистые дорожки сменились трясиной, каменные статуи превратились в разлогие, покрытые зеленью деревья, чьи ветви низко склонялись к мутной воде. Замшелые склепы стали густо усыпанными мохнатыми кочками кукушкиных слез ^[3]. Вокруг – лишь скользкая земля, подгнившие стволы и серый туман, змеей стелившийся над поверхностью.

Изумрудное свечение в овраге исчезло, вместо него остался прозрачный размытый круг. Но и он рассеялся, подобно солнечным пятнам в темном помещении.

Тишина и покой убаюкивали, успокаивали, давали возможность вдохнуть полной грудью и забыть о душевных ранах, позволяя зыбким землям овладеть мыслями. Они шептали…

Только сейчас Тодор заметил, как нити магии расползались по болоту. Паутина, оживлявшая забытые места. Их влажные прикосновения оставались черной жижей на пальцах. И Тодор, встав на колени и склонившись над озерцом, окошечком в болотной ряске, опустил руку в ледяную жидкость, намереваясь смыть грязь.

И без того темные воды совсем почернели, тонкие линии энергии крепко обвили кисть Тодора и потянули на глубину.

Раскаты грома отдаленно доносились сквозь болотную толщу. Не было ни сил сопротивляться, ни желания дать отпор. Тодор впервые в своей жизни позволил течению вести его. Вдох – и ничего. Все вокруг было размытым и неощутимым. Ни холода вод, ни зыбкого ила под ногами. Исчез шепот, исходивший от могил.

Перед глазами появился колодец, откуда росло темное дерево. Его ствол представлял собой сплетение тонких ветвей, которые ближе к верхушке разделились на магические линии. Сердце местности – его источник.

Тодор на мгновение почувствовал эту силу, а запястье с зеркальным символом Y неприятно защипало. Топи принимали его, напитывали жизнью, окутывали барьером, но так и не вернули в действительность.

Только сейчас, протягивая руку к стебелькам, Тодор понял, что он наблюдатель. Вместо прикосновений пальцы прошли сквозь растения.

Но едва он подумал о том, что все иллюзия, застывшее, казалось бы, болото вздрогнуло, а плотно сплетенное дерево зашевелилось, сопротивляясь заклинанию подчинения. Кому-то нужен был источник, но тот боролся, помогая ведьмаку, решившемуся на это, оживить замершие топи на горе.

Тодор видел его. Незнакомец вглядывался в толщу воды, сильно прищурившись. Узкое лицо, длинные, постриженные на старинный манер волосы, а на лбу и щеках – золотистый узор, присущий тому, кто продал душу за магию.

Такие же шрамы были у всех проклятых. Тонкие, едва заметные, но дублирующие переливавшиеся символы на коже ведьмака.

– Он отдал свою кровь, пожертвовал свою душу… – говорил чужой, похожий на змеиное шипение голос. – Город назовут Нордвудом в честь проклятого, заключившего сделку с демоном…

Слова смешались с всплесками волн. А Тодора вновь выбросило на берег. И вновь он смотрел в крошечное озеро – в нем плыли картины.

На просторном полуострове появились первые деревянные дома. Из их печей клубами шел пар, застилая болотные земли своей дымкой, а как только она рассеялась, перед глазами Тодора предстали особняки. В них вспыхивал и гас свет, а строители по кирпичу собирали новые улочки.

В одно из мгновений вода помутнела, а в подрагивающем изображении полуостров отделился от суши, и его связали с ней арочным мостом. Тем самым, разъединявшим старый город и новый, шумный, стеклянный мегаполис.

Видения сменялись одно за другим, показывая карту Нордвуда. Его улицы расходились от черной точки ближе к океану и вскоре заканчивались у болот.

Теперь здесь были покрытая высокой травой земля и уродливые деревья, среди которых выглядывали первые могильные статуи и склепы. Возле одного из них стоял высокий мужчина в черной накидке. Если бы не шрам на щеке, Тодор увидел бы в нем себя.

Незнакомец склонился над гранитной плитой и читал заклинание. По ней паутиной расползались трещины. Узор двигался и перетекал, как рисунки ветра на поверхности болота.