Бастион - Дмитрий Леонтьев Страница 8

«Что хочет женщина»... М-да… Секрет в том, что она хочет все, и ничего — одновременно. Или же не знает, чего хочет, но не успокоится, пока не добьется этого. Но у меня был такой опыт, что я мог справиться даже с этой задачей....

Болтая и дурачась, мы дошли до оставленной у подъезда машины (джип «Рендж Ровер» — а как же иначе?). Я отвез ее в немыслимо дорогой магазин спортивной одежды, купил абонемент в конный клуб, расположенный в старинной, красивом парке (все, что связано со мной, должно быть красивым и запоминающимся), полутора часовая тренировка, затем ресторан, и, не давая опомниться — снова домой. Все знакомо, примитивно и отработано до автоматизма. Настораживала лишь та покорность, с которой она следовала за мной. Я не относил себя к числу глупцов, почивающих на лаврах легкой добычи. Эта обманчивая покорность настораживала больше, чем если б она вздумала изображать из себя недотрогу, тянуть из меня деньги, или проявлять инициативу, форсируя события.

В ее манере поведения чувствовалось что-то кошачье, загадочно — отрешенное. Так кошки, которых приносят в чужой дом, с любопытством осматривают его, устраиваются как можно удобнее, позволяя себя кормить, гладить и баловать, иногда даже ловят мышей, оберегая жилище, но какой глупец возьмется говорить об их привязанности к хозяину? Мне доводилось встречать подобный тип женщин. С ними чуточку труднее, но зато заранее известны правила поведения, по которым они играют. Как говорил кто-то из очень древних и слишком умных: «Любовь — это стремление к тому, что от нас убегает». Предположим, «любовь» — это совсем иное, но с данным типом женщин эта формула иногда действовала — кошки любят играть…

К концу этого дня я уже знал о ней больше, чем она о самой себе. Девица она была шустрая и прыгала по мужчинам, как обезьяна по веткам, но были в ней и несомненные достоинства. В конце концов, идеальная женщина это всего лишь незаконченное совершенство, которое каждый мужчина может допридумать себе сам. Я так считаю. И я уже видел, какой собираюсь ее создать. А пока... Кошки привязаны к дому? Значит я стану неотъемлемой частью этого дома. Она должна будет создать этот дом, полюбить его, чувствовать себя неуютно вне его стен, бояться его потерять…

...Утомленные, мы лежали на широкой постели, и ее голова покоилась на моей груди.

— У тебя было много женщин…

— Почему ты так решила?

— Потому что у меня было много мужчин... Тебя это не пугает?

Я безразлично пожал плечами и промолчал.

— И чем у тебя с ними все заканчивалось? — спросила она.

— Приятными воспоминаниями. Если мы случайно встречаемся, то улыбаемся друг другу. Я умею дружить с женщинами.

— Дружить? Значит, любви не было ни разу? Когда расстаются любя — всегда больно, словно тебя предали...

— Я не люблю загружать голову столь глобальными вопросами, — признался я. — Для этого есть Достоевский. Я просто живу. В мире есть плохое и хорошее. Я больше люблю хорошее. Могу предположить, что тебя когда-то предали, и с тех пор, ты так и носишь в себе эту обиду. Зачем? Выкинь и забудь. Иначе испортишь себе еще несколько лет.

— Не любишь серьезные отношения?

— Это всегда чувство ответственности, чувство собственности... а потом — скука.

— Но как же любовь?

— Это редкость. Зачем брать ее в расчет, когда живешь в повседневности?

— Ну а... старость?

— Что — «старость»?

— Оставаться в старости одному, без помощи, без поддержки, без семьи...

— Ты такой видишь цель создания семьи? Это — эгоизм, душа моя. Жениться для того, что бы кто-то ухаживал за тобой в старости? Лучше денег на это скопить.

— Ну, а продолжение рода? Дети…

— Животные инстинкты, — отмахнулся я. — Детей у меня... В общем, они есть. Но воспитывать лучше учеников — в этот процесс никакая «вторая половина» не влезает, а потому и результаты лучше. К тому же, «продолжить себя в потомстве» стремиться тот, кто боится смерти. А я смерти не боюсь. Я вообще не люблю условности. Мне больше нравиться дело. И — Игра. Во всем. В бизнесе, в жизни, в отношениях... Если б тебе предложить на выбор: жизнь, наполненную интереснейшим делом, или жизнь, наполненную любовью, но протекающую по кругу: «дом — работа — магазин — дом» — что бы ты выбрала?

— Не знаю... Ты как-то странно ставишь вопросы...

— Потому что ответ очевиден. Ты — женщина того редкого типа, которые тоже выбирают игру. Семейная жизнь, любовь... Вам всего этого мало. Правда, под старость, наигравшись, вы пытаетесь... Что ты делаешь?

Она нырнула под одеяло, и ее волосы защекотали мою грудь, живот... Я усмехнулся и забросил руки за голову, наслаждаясь наградой за лекцию об эгоизме. «Перевоспитывать» меня начнут позже, и это будет уже не так приятно. К тому же, я уже знал, по какой Дороге Сновидений я поведу ее в эту ночь. Дотянувшись до лежащей на прикроватном столике печки сигарет, щелкнул зажигалкой.

— Когда-то очень, очень давно, — сказал я, затягиваясь крепким, горьким дымом, — из бедной, маленькой и далекой страны, приехала в Россию такая же девочка, как ты. Тогда она была еще наивной, резвой, восторженной, и мечтающей о любви. Тогда она еще свято верила, что любовь в жизни дороже дела, знаний и дома. Она ехала в сказку, в детскую мечту — в искрящуюся снегом страну, где ждали ее приключения, принцы, Любовь... Да, та самая, из сказок и девичьих грез… Тогда она была еще очень похожа на тебя...

Сон второй

Заслышав грузные, стремительные шаги князя, Екатерина отвернулась от окна, освещенного яркими всполохами фейерверков, и кивнула лакею:

— Прими, Петрович, у светлейшего, трость и шляпу.

Разнеженный на дворцовых харчах слуга, даже ахнул, едва не выронив небрежно брошенную ему треуголку.

— Это ж сколько, ты, друг любезный, на нее брильянтов понацепил? — удивленно вскинула тонкие брови императрица

— Один раз живем, — беспечно отмахнулся Потемкин. — А ты, матушка, почто в темноте сидишь?

— Тебя жду, — отшутилась Екатерина. — Как раньше... Помнишь еще?

Слуга принес канделябр, зажег свечи и удалился, бесшумно прикрыв за собой дверь.

Светлейший хмыкнул, единственным глазом рассматривая сидевшую в огромном кресле императрицу. Екатерина здорово сдала за эти годы. Потемкин знал, как сильно болели у нее распухшие ноги — на его фабрике изготовляли, специально для императрицы, чулки воистину невероятных размеров. От сидячего образа жизни, стройная когда-то «принцесса Фике» превратилась в бесформенную, заплывшую жиром старуху. Лишь глаза — умные, добрые, пронзительные, напоминали о ней — той, далекой, былой...

— Что смотришь, светлейший? Совсем в слюнявую жабу превратилась? А ведь была... была... Потому и свет не хотела зажигать.

— Я, тебя, матушка, вроде как всего полчаса назад при яснейшей иллюминации видел, аль запамятовала? — усмехнулся князь. — Да и за те четыре месяца, что я в Петербурге, нагляделся...