Монета желания - Денис Чекалов Страница 79

— Петр, — говорит тот, — нечего нам всем помирать. Я твоим именем назовусь. Даст Бог, сдержит свое обещание водяной. А солжет — что поделать. Все равно случай тебе да и Потапу представится, когда стражники двери темницы откроют. Внимание их будет направлено на меня одного, а там вы напасть на них сможете. Если же тебя схватят, а я останусь, то никакой помощи Потапу оказать не смогу.

Благодарен был Петр, но ответил, что погибать за него ризничий не должен.

— Не о тебе я думаю, — воскликнул Ферапонт, думая только об Аграфене — знал, как несчастлива будет она, мужа любимого потеряв, а о его, Ферапонта, смерти, хоть и погорюет, но все же утешится, ведь почти не знала его.

— А о ком? — спрашивает Петр.

Сильно побледнел Ферапонт, и в последний момент нашел ответ убедительный.

— Будь на моем месте отец Михаил, наверняка смог бы нечисть победить силой святой, — сказал он. — И раз уж я вместо него оказался, то подвести и товарищей своих, и священника не могу.

— Хватит вам совещаться, — прикрикнул водяной. — Решай, Петрушка, один помрешь, или вместе вас всех утопят.

Повернулся к нему Петр, желая ответить, но тут Ферапонт изловчился, да и дал ему по затылку кистенем. В открытом бою у ризничего, конечно, ни одного шанса против кожевника не было. Но не ожидал тот удара сзади, и рухнул наземь.

— Я — Петр, — молвил Ферапонт, — убейте меня, остальных же отпустите.

Пытается встать Петр, руку протягивает — но поздно, подплыли слуги водяного и схватили Ферапонта. Собрались убить его. Но тут грохот раздался, шум, начались стены рушиться, потолок иловый проваливаться. Испугался водяной, рот жабий раскрыл, слуги его суетятся, да ничего поделать не могут. Отпустили Ферапонта.

— Спасены, — закричал Потап, но Петр видел, что рано радоваться — коли замок рухнет, то их на дне же и похоронит. К тому же действие чар скоро кончится, не смогут они дышать под водой и утонут. И верно — падает на них дворец подводный, чувствует на себе Петр тяжесть великую, задыхаться начинает. Понял, что смерть его пришла — не на чужбине, не в земле турецкой, а двух шагах от дома родного.

Аграфена уже свыклась с жизнью в лесу. Она воспринимала корочунов как своих соседей, странно ей, что раньше боялась, морды их волчьи чуть не лицами людскими теперь кажутся. Под снегом она искала самые первые травы, их еще нельзя заготавливать, но силы выздоравливающих детей они поддерживали. С малышами ходила собирать сладкую промерзшую калину, оставшиеся на ветвях яблоки и терновник.

Единственное, что не по ней — сырое мясо, что едят корочуны, потому в своей крошечной хижине на постоянно поддерживаемом огне варила выделяемые ей после охоты куски зайчатины, в медной кастрюльке, украденной корочунами со двора кого-то из людей.

Каждый день старший или по его поручению кто наведывались в заовражье, проверить, не вернулся ли Петр, да и так, у лесовиков сведения собирали, может, слышно что. Но известий не было, и тяжесть лежала на ее сердце, тоска постоянная. Немного отпускала печаль только после молитвы, которую она творила перед иконой, захваченной из дому в узелке, и теперь стоящей на сплетенной детьми полочке в углу ее хижины. Перед ней Аграфена зажигала свечу, когда обращалась к Богородице, затем закрывала чистым полотенцем.

Этим утром она еще спала, солнце не бросило даже отсвета зари над горизонтом, все было сумрачно, когда сквозь дрему ей послышался чей-то зов:

— Петр, Петр!

Спиридонка отца зовет, еще почти во сне подумалось ей, но вдруг, совершенно проснувшись, осознала, что находится не дома, а Петр и сын вообще за тридевять земель. Сердце неистово билось, она вскочила со своего ложа, едва успела набросить верхнюю одежду, — как косая дверь, сооруженная корочунами, распахнулась, на пороге стоял старший.

Глаза его горели непривычно ярко, углями, на которые подуешь, освобождая их от золы, зубы злобно оскалены. От какого-то сильного чувства он пританцовывал и щелкал острыми когтями. «Господи, спаси и помилуй, — ужаснулась Аграфена. — Видно, час мой последний пришел, чем-то провинилась против них». Однако корочун, не проявляя к ней лично никаких признаков ненависти, злобно прокричал:

— Одевайся, выходи. Наши уже все собрались, вооружены, у кого палка, у кого бревно, а многие и пики да бердыши имеют, у вас взяты.

Аграфена, обомлев, спросила:

— Куда бежать-то? Кто напал?

Корочун обозлился уже на ее непонятливость, что было несправедливо, ибо она не могла знать о событиях, происшедших ночью.

— Ну, закудакала, заковокала. Петра твоего водянка эта раздувшаяся захватила, там же и Спирька, Потап, да все там, смерти ждут от его лап мерзопакостных. Не бились с ним никогда, да, видно, придется, — совсем обнаглел.

Аграфена, которую обуял страх перед возможностью нового несчастья, все же не потеряла головы, метнулась к ларцу своему, откинула крышку, которую здесь и не запирала, достала заветный пузырек и вслед за старшим бросилась вон из хижины.

На поляне увидела войско, которое действительно производило устрашающее впечатление — корочуны, чисто волки, густой шерстью обросшие, на задних лапах стоят, на загривках мех игольями встал. Глаза огнем полыхают, верхняя губа вздернута, из-под нее клыки страшные видны, в лапах кто какое оружие держит.

— Вперед, — крикнул главный, и стая, взвыв, понеслась за ним.

Аграфена, зажав в кулаке свою драгоценность, не отставала. Она ни разу не поскользнулась, не упала, как будто крылья несли ее, направляя на ровную дорогу. Уже преодолев болото и вновь оказавшись в лесу, она мельком заметила мужика, рубившего дрова. При виде стаи, среди которой женщина бежала, сама, добровольно, вместе со всеми, он грянулся оземь, читая молитвы.

«Господи, хоть бы не узнал, — на лету подумалось, — а то не дадут житья, ведьмой стану» — и сразу же забыла об этом. Домчавшись до реки, остановились — ведь сражаться было не с кем, не может корочун под воду лезть, да если б и залез, недолго бы пробыл — дышать нечем. Разъярившись, они стали бить по воде, по полурастаявшим льдинам, дикими криками вызывая водяного и его подданных на бой, но все было тихо, — или не слышал никто, или не считал нужным отвечать, а тем более в бой вступать.

Тогда Аграфена попросила всех отойти, для чего потребовалось приказание старшего, потому что никак не могли бойцы утихомириться. Она опасалась применять снадобье, пока те в воде, вдруг какой не может превратиться в человека и зелье на него подействует. Когда корочуны послушались, плеснула в реку половину оставшегося в пузырьке.

Сначала ничего не происходило, однако постепенно вода начала бурлить, вроде закипала, поднимались и лопались огромные зловонные пузыри, вылетали комья ила, грязи, перегнивших веток, рыбьих скелетов, фейерверком рассыпались тысячи чешуек.

И вдруг вода расступилась до самого дна, а затем, смыкая течение снизу, вынесла к берегу Петра, Спиридона, Потапа и Ферапонта. Они поднялись на высокой волне, которая плеснула о берег, оставив их там, а сама исчезла, слившись с успокоившейся водой.