Долгий, долгий сон - Анна Шихан Страница 78

Я жалобно улыбнулась. Ведь я так и осталась в этом возрасте.

— Но потом… прошел год. Оса исчезла, и я начал думать, что может быть… Может быть, твои родители заставили тебя порвать со мной? А когда выяснилось, что ты так и не сумела стать идеальной дочкой, которую из тебя делали, они просто отправили тебя в стазис, чтобы избавиться навсегда? Вначале это было всего лишь подозрение. Но оно не давало мне покоя, оно грызло меня изнутри до тех пор, пока мне не пришло время поступать в колледж.

Я несколькими штрихами набросала морщинистые руки Ксавьера, которые постоянно шевелились, подчеркивая его слова.

— Ты понимаешь, я должен был уехать. Но кроме меня никто не знал, где ты можешь быть. Поэтому я дождался, когда твои родители отправятся на один из благотворительных концертов, организованных твоей матерью, и забрался в вашу квартиру.

Я живо представила, как он роется в центральном компьютере Юникорна, взламывая коды от замков, чтобы проникнуть в мой дом.

— Я не знал, будешь ты рада меня видеть или нет. Мне было восемнадцать, и я был уже зачислен в Принстон. Неважно, что ты обо мне думала, но год в стазисе без всякой серьезной на то причины — это было уже настоящее безумие. Я уже тогда решил, что это нужно запретить в будущем.

Он вздохнул.

— Я думал, что предложу тебе выбор. Хорошо, не хочешь быть со мной — не надо, но только… выбирайся отсюда. Никакого больше стазиса, никаких дурацких платьиц в стиле «любимая кукла мамочки», никаких «да, папочка, конечно, папочка». Просто будь собой. Будь Роуз.

Ноющие ожоги, оставшиеся у меня после нападения Пластина, красноречиво говорили о том, что было бы с нами, если бы план Ксавьера увенчался успехом. В Принстоне нас поймал бы Пластин — новенький, свеженький, не ослабленный шестидесятидвухлетним простоем. Запрограммированный убить любого, кто встанет у него на пути…

Эта мысль повлекла за собой другую. Если бы перед погружением в стазис мне предложили выбор — отказаться от своей любви или позволить Ксавьеру умереть, то не нужно гадать, что бы я выбрала. Ради Ксавьера я бы с радостью пожертвовала шестьюдесятью двумя годами своей жизни. Выходит, судьба с самого начала была против нас, несмотря на всю мою любовь.

Ксавьер тяжело вздохнул.

— Конечно, если бы ты только захотела, то мы были бы вместе. Ты и я. Как всегда. Я тосковал по тебе.

Я закрыла глаза. Впервые после выхода из стазиса у меня в груди что-то шевельнулось. Это был не нервный трепет и не головокружительные надежды, а крошечная искорка настоящего счастья.

Я пробрался в твою гардеробную, но капсулы там не было, — продолжал Ксавьер. — Твоя комната осталась прежней, все твои вещи были на месте, только тебя не было. Я стоял там, как дурак, не зная, что делать дальше. А потом выяснилось, что я переоценил свои хакерские способности. Включилась охранная сигнализация, и в дом ворвалась полиция. Меня арестовали, посадили в камеру на ночь и попытались связаться с твоими родителями, чтобы выдвинуть против меня обвинения во взломе и незаконном проникновении в чужое жилище. — Ксавьер снова вздохнул. — Но время работало против полицейских.

Еще до рассвета следующего дня все в полицейском участке были мертвы.

— Нет, — прошептала я, в ужасе поднимая глаза от альбома.

Ксавьер бесстрастно кивнул.

— Наверное, я выбрал неправильное время… С другой стороны, если бы я сумел вытащить тебя из стазиса раньше, ты тоже могла бы заболеть. В тот день чума обрушилась на Юнирайон. — Он помолчал, переводя дыхание. — Я был в участке, в одиночке. Обвинения мне так никто и не предъявил. Я сидел и ждал и вдруг увидел через решетки, как люди начали обливаться потом, кашлять, хвататься за грудь… А потом начались крики. Они кричали, кричали… — Он потряс головой. — Я забился в угол, я хотел спрятаться от смерти. Я… я испугался. И еще я был счастлив, что не нашел тебя. С улицы доносились крики, вой сирен «скорой помощи». Потом все вдруг стихло, и я понял, что тишина может быть страшнее воплей. — Теперь у него дрожала не только рука, а все тело. — Два дня я просидел один, без еды и воды. А потом тоже заболел.

— Нет!

Он сжал губы, без слов давая мне понять, что все обошлось.

— Нас поразила не легочная, а септическая разновидность чумы. Я был изолирован от всего населения и ни к кому не прикасался, поскольку сидел в одиночке, поэтому заболел только тогда, когда болезнь попала в воздух. В самом конце, когда трупы начали разлагаться. Я принял болезнь почти как избавление. Я не хотел больше жить. Но как раз в это время охрана Юнирайона, одетая в противочумные костюмы, выломала двери, заваленные штабелями трупов, и вколола мне антибиотики в вену.

Ксавьер помолчал.

— Мои родители были мертвы. Принстон превратился в город-призрак. Марк и Жаклин исчезли, как я потом выяснил, они улетели в одну из отдаленных космических колоний. Просто чудо, как они не притащили туда чуму. Меня призвали на гражданскую службу, и следующие пять лет я занимался лечением жертв чумы, усмирением чумных бунтов и распределением помощи. — Он поднял глаза на меня. — Не могу сказать, что я не думал о тебе, это не так. Ты всегда была в моих мыслях. Ты так долго была частью моей жизни, что навсегда оставила отпечаток у меня в душе. Но кругом меня бушевала смерть. Я знал, что ты можешь быть только в двух местах — в безопасности своей стазисной капсулы или в могиле. В любом случае, я ничего не мог для тебя сделать.

Я заштриховала его глаза густой тенью. Теперь я видела в них весь пережитый ужас. Видела резкие морщины, которые страдания оставили на его лице.

— Закончив гражданскую службу, я подал заявление на поступление в ЮниКорп. Обычное университетское образование было в то время невозможным. Служба в гражданских войсках давала мне определенные преимущества. Честно сказать, я был удивлен, что меня приняли без вопросов, но мое имя было известно в ЮниКорп. Мои родители работали на Марка, твои отец и мать помнили меня. Кроме того, они так никогда и не узнали, что я когда-то вломился к ним в дом! — Он снова перевел дыхание. — Я поступил в ЮниКорп с одной целью, Я хотел получить доступ к твоим родителям и узнать у них о тебе.

Это поразило меня. Я подняла глаза от рисунка.

— Правда?

Ксавьер долго мола смотрел на меня.

— Я никогда не забывал тебя, Роуз. И не мог забыть. Как часто я хотел иметь возможность это сделать! Ты снилась мне. Сны о тебе приходили сами по себе, без предупреждения, мне не нужно было даже специально думать о тебе, ты являлась сама. И каждый раз, когда это случалось, я тратил весь сон на то, чтобы попытаться рассказать тебе, как же сильно я по тебе скучаю. А потом я просыпался и целое утро колотил себя по голове, приговаривая: «Чокнутый придурок!» Порой мне казалось, что я создан по твоей мерке. Ты была моим эталоном мер и весов. Каждого человека, с которым я заговаривал, каждого нового друга, каждую женщину, обратившую на меня внимание, я проверял памятью о тебе.