Магия в крови - Илья Новак Страница 78

Это были предвестники того левиафана, что поднимался со дна вслед за ними. Сквозь шорох ветвей, скрип стволов, сквозь шелест листвы и потрескивание, издаваемое палубными досками, когда через них пробивались юркие тонкие корни, до чара донеслись громовые раскаты: капитан Булинь Ван Дер Дикин, забравшийся, надо полагать, на свой мшистый валун, что-то кричал свирепым призывным голосом. Некрос поднялся, собираясь идти туда, и в это мгновение нить натянулась, тонко звеня, истончилась, став не толще волоса. Сердце чара вспыхнуло болью, набухло, лопнув в нескольких местах и прыснув тонкими струйками крови. Они ударили изнутри в грудную клетку, орошая ребра теплыми красными каплями. Ковчег впереди исчез, скрытый изумрудной стеной дождя, что лился под радугой. Октон Маджигасси воспользовался силой Слепого Пятна; эфироплан устремился к неведомой цели.

Чермор побежал, ныряя под лианами и перескакивая через выползшие из мха корни. Нить уже не дрожала: она рвалась.

— Нек! — окликнула его стоящая возле ограждения люка Риджи, но чар не повернул головы.

— Быстрее! Плывите быстрее!!! — с криком он вылетел к носу и резко остановился.

Корабль замедлял ход, он почти уже встал. На площадке, огороженной невысокими каменными столбиками, капитан Булинь кружился, постукивая башмаком, расставив руки, иногда запрокидывая голову назад, иногда опуская ее к груди. Его движения напоминали древний танец-ритуал, в них были варварская, необузданная страстность и грузное изящество. Некрос уже видел что-то подобное — однажды, когда наблюдал, как шаман Джудекса творит заклинание. Главное отличие между цеховой и дикой магией заключалось в том, что чары подходили к ней скорее как к науке, а ведьмы с шаманами — как к творчеству. Для чаров и алхимиков магия — это формулы, тщательно составленные рецепты магических субстанций, опыты, эксперименты, в результате которых создаются новые заклинания, а после — произнесение, озвучивание формул и совершения заранее продуманных жестов. Для ведьм и шаманов она — искусство, произнесение заклятия — творческий интуитивный акт, иногда сопровождаемый танцами, которым никто заранее не обучался. Но искусство по сути своей менее упорядоченно. менее подвластно четким законам и логике, чем наука, и потому дикая магия, которую сейчас танцевал Булинь, более хаотична и зачастую разрушительна.

Очертания тела Ван Дер Дикина менялись, он рос.

«Шнява» остановилась, когда нос ее коснулся стены влаги. Изумрудные капли падали бесшумно, ливень скрывал то, что находилось по другую сторону. Радуга, распростершаяся над судном, будто арка каретного подъезда над муравьем, тихо гудела.

— Плывите вперед! — выкрикнул Некрос. Черви в его голове ожили и стали извиваться, двигаясь все быстрее. Чермор ощущал течение незримых сил вокруг себя: призрачный ветер сквозил под аркой и проникал в тело чара.

Корабль застыл. Капитан, изменившийся теперь почти до неузнаваемости, выросший в длину и ширину, танцевал. Последняя трансформация закончилась, и глаза его стали одинаковыми: бездонными, лишенными зрачков глазами Первого Духа.

— Сента! — прогрохотал голос, в котором человеческого было не больше, чем в рокоте горного обвала или небесном громе. — Я вспомнил тебя, Сента!

Корабль качнулся. Над правым бортом, а затем и над левым возникли концы щупалец, будто тонкие и длинные, покрытые бородавками языки. Они впились в доски, разрывая мох.

Некрос судорожно вздохнул, горло его сдавило. Все встало на свои места! Вся сложная мозаика невзаимосвязанных элементов, озарившись ярким светом, сдвинулась, перетекая внутри себя, и вновь потускнела, застыв в новой, четкой и ясной картине.

Чар побежал обратно.

— Вниз! — прокричал он Риджи, повернувшейся к нему с удивленным лицом. — Вниз!

Он столкнул ее по короткой лестнице, впихнул в каюту, где под кроватью прятался Тасси, и выпалил в испуганное лицо:

— Запрись! Не выходи, что бы ни происходило! Слышишь? Не выходи!

И вновь выскочил в тропический лесок палубы, помчался к носу. Это был заговор Первых Духов, той незначительной горстки, что не покинула Аквадора, после того как на свободу была выпущена Полномастия. Лишенные большей части своей прежней силы, они объединились с шаманами и ведьмами в надежде прибрать к рукам все жемчужины, а после, вооруженные их мощью, — и сам Мир.

Корма вздыбилась, когда огромное тело, сжимая борта натянувшимися щупальцами, поднялось у носа. Тело левиафана скрывала стена влаги, очертания его струились в изумрудном ливне, и лишь огромный покатый клюв торчал вперед, серым капюшоном накрывая мшистый валун. Моряк — великан в развевающемся камзоле и высоких ботфортах — протянул к чудовищу руки.

Еще заталкивая Риджи в каюту, Некрос понял, что ему нужно делать. Сердце чара трещало по швам, в груди плескалась кровь; нить могла порваться каждое мгновение, но она пока что соединяла жемчужину с Миром, — и Чермор, наконец постигший, как командовать смертными червями, отдал приказ.

Пока он бежал по палубе, черви соскользнули по стенкам его горла, упали в кровь, которая, будто подземное озерцо — пещеру, наполняла грудь. Черви соединились в длину, срослись в единое тело. Оно обвило сердце, забралось в него, ухватило безгубым отверстием-ртом конец нити. И, заглатывая ее, устремилось прочь, вытягиваясь и истончаясь, но не рвясь: длинное темно-зеленое тулово, чья безглазая, лишенная черт голова неслась по нити, подбираясь к Миру, удаляющемуся лишь едва менее стремительно.

Палуба накренилась сильнее, корма задралась к кипящему жаром небосводу. Некрос покатился по мху. Сента пыталась не то забраться на корабль, не то утянуть его в пучину — нос «Шнявы» уже погрузился в воду. Когда Некрос, держась за леер, приподнялся, на него прыгнули два матроса, вооруженные кривыми ножами.

Но далеко-далеко, за границами Слепого Пятна, червь уже достиг Мира, впился в него и тут же, будто пиявка кровью, набух энергией, высосанной из той сверхсложной незримой структуры, что вечно парила в эфире, горловиной своей присоединенная к обручу. Магия ударила в чара — прошла сквозь жемчужину, сквозь грудь и наполнила сердце бушующей силой. Некрос лишь повел плечом, и оба матроса исчезли, с хлюпаньем растаяли, оставив по себе облачка розовых капель да пару ножей, упавших в мох.

Туша Сенты четче проступила в стене ливня, до половины выбравшись на нос. Корабль тонул. Пара щупалец тянулась к Моряку, а он тянул руки навстречу.

Нить порвалась. Смертный червь, принявший ее в себя, лопнул вместе с нею, примерно на середине, два обрывка понеслись в противоположные стороны. Далеко-далеко на палубе ковчега Октон Маджигасси закричал, возможно, впервые в своей жизни, закричал от боли, схватившись за голову, и упал ничком.

Кроме Владыки, на палубе не было никого, вся команда скрылась в кубрике и каютах. Эфироплан, медленно рассыпаясь, летел вперед, мачта его сломалась, парус исчез, встречный поток воздуха вырвал и унес кили. Океанская поверхность, ставшая ровной и гладкой, как зеркало, внезапно сменилась стремительным росчерком голубой реки. Та завершилась плесневелым пятном-болотом, а затем потянулся серо-зеленый бархат полей. Впереди вырастала Гора Мира — не та жалкая копия, что венчала Шамбу, но истинная, стоящая в центре острова Атланса. Она росла быстро, уже виднелись леса на склонах, длинные ледовые языки, протянувшиеся от погруженной в облака вершины, папоротниковое море у широкого подножия — и тут заклинание Октона иссякло. Ковчег начал падать. В кормовой каюте Гарбуш зажмурился и крепче прижал к себе Ипи.