Хватай Иловайского! - Андрей Белянин Страница 78

— Глянь-кась, братцы, красота-то какая! И впрямь чудеса чудесные! Везде золото да жемчуга! А вон та крыша вся в алмазах, аж глазам больно. Ох, недаром, недаром наш характерник сюда что ни день сигает… В хорошем месте кралю себе завёл, Иловайский!

Угу, подумал я, узрев бдительно поднимающегося из-за арки беса с длинноствольным кремнёвым ружьём английского образца. Длина от мушки до приклада в два тех же беса, если одного другому на голову поставить. Однако если этот гад пальнёт с упора, как из-за баррикады, то мало не покажется. Чтоб на таком плёвом расстоянии по цельной группе из шести казаков промазать — это редкостным талантом обладать надобно…

— Сс-стой, стр-лять буду!

Казаки замерли, недоумённо косясь на меня. Бес высунул пятачок и пригляделся.

— Иловай-ск… кий, ты, чё ли?

— Я.

— А пщему вас п-пя… шестеро?

— Чего?

— Пщему вас п-пя… шестеро? — послушно повторил он, и до меня дошло. Праздник-то продолжается! Охранник на арке уже настолько никакой, что беседовать с ним лучше нос к носу и без закуски — ещё одна рюмка, и трындец…

— Идём, молчим, качаемся, — шёпотом попросил я.

Хлопцы кивнули. Не первый день замужем, уж пьяных-то как-нибудь изобразят.

— Ну и… ик! ик! и как я те стрелять… буду, когда тебя многа? — страдальчески поднял на меня очи, полные неземной скорби, маленький офицерчик в мундирчике драгунского полка его высочества и сбитой на левое ухо каске с конским хвостиком. — Я ж по… в вас… по всем и не пр… ик!.. целюсь?!

— Извиняй, служивый. — Утешающе похлопав беса по плечу, я всё-таки от греха отобрал у него ружьё. — Пить меньше надо, тогда б хоть двоилось, куда так-то уж нахрюкиваться…

— Ви-но-ват… ить праздн… ик! Праздн… ик! же… Так-то я и не пью, пщти…

— Оно заметно.

— Начальству не сд-вай, а? Я больш… не буду…

— Тебе больше и не надо. Не боись, драгун, своих не сдаём. — Я проследил, чтоб хлопцы отошли подальше. — Держи ружьё, не упади. Вслед не стреляй, я тебе в дуло песку и щебня набил.

— Псиба!

— За что?

— За то, что перду-пер-дил, псиба! — попробовал козырнуть он, дважды поднося ладонь к каске и дважды промахиваясь.

Я широко улыбнулся, отвесил ему дружеского щелбана в медный лоб и кинулся догонять своих.

— Иловайский, стой! — абсолютно трезво раздалось за моей спиной. Вот сволочь! Я подчёркнуто медленно обернулся, ничему их жизнь не учит, а ведь предупредил же… — Думал, чё я тя… те… в спину п… льну? Хи-хи, — кокетливо приплясывая, прокричал маленький бесёнок. — А я и не… а тебе са-лю-тую!!! — И нажал-таки на курок, дубина.

Выстрел грянул в потолок, наши пригнулись, ствол, естественно, порвало в голландский воротник. Бедного беса-охранника выкрасило пороховой сажей до эфиопской типажности, а потом ещё и обсыпало мелом и мелкими камушками. Отсалютовал, Аника-воин…

— Здорово ж-же?! — Драгун выплюнул изо рта кусочек щебня. — П-повторить?

— Не надо, никаких ружей на эту солдатню не напасёшься, — со вздохом объяснил я чуток изумлённым хлопцам. — Не обращайте внимания, психи среди нас — это суровая реальность наших дней.

— А те, которые бабы без одёжки, тоже на голову ушибленные? — изумлённо протянул кто-то, тыча пальцем вверх.

Все повернули головы: прямо на наших глазах три голые ведьмы на помельях не поделили бутылку и единым комком врезались в башню с часами. Рухнули вниз, хряпнулись о мостовую, раздавили бутыль в брызги и, счастливо хохоча, пешим строем поползли к ближайшему кабачку за другой поллитрой.

Понятно, что подобных картин маслом и темперой наши казачки у себя по станицам не видели. Ну то есть и у нас порой по праздникам попадья голого дьяка поганой метлой гоняла, а тётки-жалмерки забористый самогон пили кружками, да и в баньку с заезжими купчиками ходили. И нагайкой не накажешь — таким бабам только в радость при всём кругу на площади зад бесстыжий заголить. Так, по чести-совести, они ж не из-за беспутства какого али из-за денег, а в тоске да нехватке законной мужской ласки. В Оборотном-то всё иначе…

Мы вот едва выдвинулись кривой дорожкой распрекрасного для простого взгляда Оборотного города, как были с трёх сторон окружены доброжелательно нетрезвыми жителями. При виде нас пьяный не пьяный, умный не умный, молодой не молодой, но в единый миг сориентировались все! Хором!

— Гляньте, что происходит, а? — почти в единодушном порыве выдохнула толпа. — Иловайский совесть поимел! Аж пятерых казачков, молодых да ладных, нам на праздник привёл! Налетай, пока Павлушечка не прознал да свою долю грязным пузом не придавил!

Хлопцы изумлённо уставились на меня.

— Чё надобно-то от нас добрым людям? — толкнул меня в бок толстяк Антошка.

Что я ему мог сказать? Что не добрым и не людям, а нужен ты сам по себе, чисто в физической номинации, на развес. Они ж не видят, что под личинами красивыми злобные морды скалятся и слюна на клыках пеной шипит. Однако делать со всем этим что-то надо…

— Эй, а драться не традиция? Нарушаем, граждане, — строго напомнил я, закрывая своих.

— Дык праздник же, может, просто погуляем? — ровно ответили мне две пышнотелые красотки, демонстративно облизывая губы. А уж когда они потянулись да подмигнули нашим казачкам, я понял, что парней никаким моим авторитетом не удержишь.

— А и то верно. — Я сорвал папаху, хлопнув ею об землю. — Отвались во все стороны, малахольные, казаки гулять будут! До Хозяйкиного дворца с песнями пойдём, а там уж…

— Чего там? — У ближайших кровососов загорелись глаза.

— А там уж… — с намёком пояснил я.

Слава те господи, они меня правильно поняли, хоть я-то, хитромордый, и совсем не то имел в виду. Да и хлопцы, надо признать, что-то почуяли, подсобрались, положили руки на сабли.

— Выручайте, братцы, — шёпотом взмолился я. — Дайте им чё-нибудь развесёлое, не то до крепости не дойдём. Там устоимся и отмашемся.

— Добро, — переглянулись наши, а Антон скромненько уточнил:

— А похабное можно?

— Самое то!

Кучерявый Антошка откашлялся и хорошо поставленным церковным баритоном начал:

Косил сено старичок,

Косил сено старичок,

Ко-осил сено старичок…

Хрен повесил на сучок! —

хором грянули остальные.

Нечисть вытаращила бельма бесстыжие, раззявила рты поганые, развесила уши волосатые, а наши слаженным хором, не гадая и не парясь, распевным многоголосьем продолжали незатейливую историю из сельской жизни, уже на третьей строфе обозначая интригу:

Буйный ветер поднялся,

Хрен с сучка оторвалси!

Я пошёл мелким дроботом, с донским подволакиванием ноги, прямо на обалдевшую троицу вурдалаков, присвистывая и напирая. Те невольно расступились…