Лезвие сна - Чарльз де Линт Страница 78

Роланда пошла в том же направлении, что и Козетта, но вскоре поняла, что не знает, куда идти. Остановившись у первой попавшейся телефонной будки, Роланда перелистала справочник в поисках номера телефона и адреса Изабель Коплей, но не обнаружила там никакой информации. Она немного подумала и начала искать сведения об Алане Гранте. Роланда запомнила номер телефона, но решила поговорить с Аланом лично; она хотела посмотреть ему в глаза, прежде чем решить, стоит ли объяснять, какая причина привела ее к порогу его дома.

По дороге к Уотерхауз-стрит Роланда поймала себя на том, что задается вопросом: а способен ли видеть сны мистер Грант? Настоящий ли он? Или он тоже, как и Козетта, вышел из какой-нибудь сказки в таинственном прошлом? Насколько Роланда помнила, этот человек ничем не отличался от всех остальных людей, но до вчерашнего вечера ей и в голову не могло прийти приглядываться к людям с этой точки зрения.

IV

Изабель прочитала первые двадцать страниц дневника и закрыла тетрадь. Ее мозг отказывался воспринимать такое количество неожиданной информации за один раз. Она прижала дневник к груди и подошла к окну. Вид из студии быстро становился привычным. Река Кикаха, соседние здания, изломанная линия крыш на противоположном берегу и лоскутное одеяло домов и двориков, простиравшееся от кромки воды до самого горизонта. Еще несколько дней, и можно будет рисовать этот пейзаж по памяти.

Изабель вздохнула. На глаза навернулись слезы, в груди возникла ноющая боль, но в целом она чувствовала себя лучше, чем в то утро, когда получила запоздавшее письмо Кэти.

Нельзя прятаться от проблем, твердила она себе. Неважно, как ты себя чувствуешь. Вопрос заключался в том, насколько можно доверять запискам Кэти. На самом ли деле она писала честно, как обещала, или снова рассказывала одну из своих историй, на этот раз выдавая ее за реальность, а не за вымысел? Изабель внимательно осмотрела простой переплет тетради. Она провела по обложке пальцами, ощупывая каждый сгиб и каждую царапину, появившиеся на дневнике после долгого пребывания в сумке Кэти. Нет, на самом деле ее волновал только один вопрос: действительно ли Кэти была влюблена в нее? Эта мысль показалась абсолютно чуждой — но не настолько, как могло бы быть, если бы Кэти призналась в своем чувстве в то время, когда они жили на Уотерхауз-стрит. В записях совершенно точно было изложено отношение Иззи к этому вопросу в те дни. Но с тех пор она изменилась. Даже стала носить другое имя. Иззи превратилась в Изабель. Иззи была убежденным приверженцем двуполой любви, а среди знакомых Изабель немало геев. Во многих вопросах Изабель, несмотря на консервативный стиль жизни, была более терпимой, чем Иззи. Изабель...

Она и сама не понимала своих чувств. Любовь к Кэти была гораздо сильнее, чем то, что она когда-либо испытывала по отношению к мужчине, и даже после смерти Кэти эта любовь не исчезла. Несмотря на то что у нее ни разу не возникло мысли о физической близости, Изабель всегда с удовольствием рисовала соблазнительные формы Кэти, частенько в трудные минуты искала утешения в ее объятиях, и сама обнимала ее, они, рука об руку, прогуливались по вечернему городу, целовались при встречах и на прощание. Но ведь они были подругами. Изабель любила Кэти и восхищалась ею. Она испытывала неподдельную радость при виде входящей подруги, очень скучала по ней, когда переехала жить на остров, но и эти чувства проистекали из их дружбы. Они были лучшими подругами. Так где же кончается дружба и начинается любовь? И есть ли вообще какие-то нюансы, различающие чувства близких людей?

Если бы Кэти была жива, она спросила бы у нее. Но Кэти умерла. Она ушла... и оставила ее одну...

Долго сдерживаемые слезы наконец брызнули из глаз Изабель подобно летнему ливню. Она уронила дневник на пол и подтянула колени к подбородку. А потом уткнулась лицом в джинсы и плакала до тех пор, пока ткань не промокла насквозь. Наконец рыдания немного утихли, перешли в тихие всхлипывания, и она оглянулась в поисках носовых платков, но не нашла их и обошлась длинной полоской туалетной бумаги от рулона в ванной комнате. Изабель высморкалась раз, другой, потом подняла голову и уставилась на свое отражение в зеркале — покрасневшие и припухшие глаза, мокрый нос, горящие щеки.

«Портрет художницы в обнимку со своим отчаянием», — подумала она про себя и отвернулась.

Так всегда случается, когда погружаешься в прошлое. Тогда настоящее выходит из-под контроля. Изабель вспомнила, как однажды Кэти высказалась по этому поводу. Хотя это и противоречило ее сказкам и даже записям в дневнике.

— Не стоит копаться в своем прошлом, — сказала тогда Кэти. — Это заставляет тебя уходить внутрь, а когда ты возвращаешься, то каждый раз становишься всё меньше и прозрачнее. Если часто уходить, можно совсем исчезнуть. Мы предназначены для того, чтобы оставить прошлое позади и быть такими, какие мы сейчас, а не такими, как были когда-то.

А как же незаконченные дела, оставшиеся в прошлом? Изабель знала ответ Кэти: «Вот из-за таких мыслей у нас процветают психиатры, а в книжных магазинах полно литературы по психологической самопомощи».

В этом Изабель могла согласиться с подругой, но ей не становилось легче. Ее настоящее оказалось неразрывно связанным с незавершенными делами в прошлом. Это касалось не только Кэти. Еще были ньюмены. И Джон. И Рашкин.

Но Кэти — как можно было так долго общаться с Кэти и совсем ее не знать? Изабель почувствовала себя в той же ситуации, что и героиня сказки Кэти «Тайная жизнь». Там тоже был дневник, он был оставлен танцовщицей Алисией, когда та ушла от своей подруги Мэри, не объяснив причин разрыва. Но, в отличие от Кэти, Алисия не умерла, а дневник не пропал из виду на пять лет. В «Тайной жизни» Мэри, вернувшись домой, обнаружила его на журнальном столике; Алисия специально оставила его там, чтобы подруга прочитала записи.

Изабель никогда не нравилась эта история, и не только потому, что ее героями были женщины-любовницы. Хотя в то время это ее несколько смущало. Ей не нравилось, что Алисия намеренно подбросила дневник. На его страницах Мэри обнаружила совершенно незнакомую женщину. Многие вещи оказались выдуманными Алисией, но не все.

— Ты не поняла, — ответила Кэти, когда Изабель выразила свое недовольство. — У Алисии не было другой возможности высказать свои мысли. Мэри просто не слышала ее. Ничто из того, что она прочитала, не оказалось для нее неожиданностью. Она просто никогда не обращала на это никакого внимания. Она раз и навсегда определила для себя, кто такая Алисия, а то, что потом выходило за рамки этого образа, просто отвергалось. Разрыв произошел из-за того, что Мэри уже любила не Алисию, а ту женщину, с которой когда-то познакомилась.

Возможно, и с дневником Кэти произошла та же самая история? Может, ключ к разгадке был на виду все те годы, пока они жили вместе, а Изабель, как и Мэри, не могла изменить своего представления о Кэти? А может, эту историю Кэти написала специально, чтобы привлечь ее внимание?

«Хватит, — сказала себе Изабель. — Эти мысли не имеют ничего общего с незавершенными делами. Это просто копание в прошлом. Если так продолжать, можно стать невидимкой. А может быть, я уже невидима?» Изабель перевела взгляд на картину и дневник, всё еще лежавшие у окна. В данный момент она старательно сводит себя с ума, и больше ничего. Надо с кем-то поговорить. К своему удивлению, в первую очередь она вспомнила об Алане. Она еще не знала, какие сюрпризы таит в себе непрочитанная часть дневника, но решила показать тетрадь Гранту, как бы ни смущали ее некоторые из записей. Кроме всего прочего, Алан должен знать, что представляет собой Маргарет Малли. Если всё это правда. Если дневник не стал очередной попыткой Кэти переделать мир по своему желанию — изменить мир, чтобы он не изменил ее саму.