Последний довод побежденных - Сергей Лапшин Страница 77

Лично я бы на месте селухан торганул бы нами. Вообще, логично. Хотели бы завалить, закончили бы это дело ночью. Если сейчас охраняют, значит, мы нужны живыми. Для чего нужны? Ну, явно не для рабства и сексуальных утех. Итак, принимаем пилотной версию с нашей продажей.

— Я думаю, нас кому-то продадут, — озвучил я результат своих умозаключений.

Бон отозвался практически сразу:

— Согласен. Кому?

Вопрос совершенно не праздный. Положим, к казакам нам дорога была заказана однозначно. Бон в какой-то мере прав, я упустил двоих, и они расскажут, кто был инициатором нападения, так что это не вариант. Однако почему именно казакам? Ведь у селян есть какие-то терки именно с этими ряжеными… а значит, у нас есть надежда. Да, именно надежда. Попадание меня и Бона в руки казачков сто процентов оказывалось для нас фатальным. Ну или там, зловеще фатальным, жутко фатальным, жестоко фатальным, короче, не суть.

Теперь поставим себя на место жителей села. Нет, на время естественно, минуты на полторы, не больше. У них непонятки с казаками. Выхода два — сваливать с места поселения либо искать себе защиты у кого-то другого, у третьей силы. Логично? По-моему, вполне.

Мы сбежали от казаков, это в пояснениях не нуждается. Думаю, моей лабуде про немцев никто тут толком не поверил. Однако, если мы гипотетически предполагаем наличие третьей силы, нам неизвестной, можем ли бы с Боном, с точки зрения селухан, быть ей интересными? Черт возьми, а почему нет?!

— Смотри, если у них терки с казаками, значит, они должны озаботиться другой крышей. Кто тут есть еще из крутых? — поспешил я поделиться своей мыслью с Боном.

Тот, видимо, думал в подобном ключе, потому что понимающе кивнул головой и ответил мне:

— Только Линденсхониг. И еще комбинат, который заказывает казакам всякие гадости.

— Ну, это только то, что нам известно, — внес я свою лепту скептицизма из чистой вредности. Впрочем, тут же сдал назад, — хотя давай исходить из этого. Вполне вероятно, что селухане легли под немцев. Вопрос — каких?

Сам вопрос задал, самому пришлось и думать над ним. Хотя как думать? Просто слегка втопил по верхам, и сразу же вынужден был сдаться. Информации не было вообще, и предполагать сейчас что-то было сродни гаданию на кофейной гуще. Выручил совершенно неожиданно Бон. Я, наверное, еще долго бы голову ломал. А он предложил очень простой и самый, наверное, лучший выход:

— Давай исходить из того, что это или наши старые знакомые, или немцы с комбината. Просто придумаем две версии, по одной для каждого варианта.

Действительно, почему бы и нет. Вот только с нашими бывшими хозяевами встречаться не хотелось. Я, признаюсь, тогда сглупил, отправившись «в народ», ну и Бон впрягся за меня, за что мы выхватили вдвоем. Конечно, хотелось бы сейчас оглянуться назад и как-то пересмотреть произошедшее. Однако, знаете, нас везли связанными как баранов на полу грузовика отнюдь не от большого к нам уважения. Да и покрутившись тут, в этом мире, я многие свои иллюзии порастратил. Процентов девяносто я сейчас дам за то, что нас везли в Линденсхониг прилюдно наказать, и наказание это отнюдь не ограничивалось угрозой пальчиком. Правильно сделал Бон, что не рассчитывал на милосердие, а, взяв ситуацию в свои руки, рванул в побег. Тогда я действовал на импульсе, а сейчас поддержал бы его сознательно. Но даже вариант с Линденсхонигом был бы теперь хорош. Хотя бы тем, что давал нам какие-то шансы.

Безусловно, предпочтительнее было бы оказаться во власти пока для нас таинственных владельцев комбината. Хотя бы потому, что они нам еще не сделали ничего плохого, чем выгодно отличались ото всех, встреченных нами на жизненном пути в этом мире. Вместе с тем я прекрасно отдавал себе отчет, что наша жизнь, лечение Бона и безопасность являются не более чем товаром. Товаром, за который мы должны предложить какую-то цену.

Что я и мой товарищ могли предложить? Череда моих умозаключений заставила меня саркастически ухмыльнуться, и только в последний момент я сдержался от того, чтобы не плюнуть на пол. По существу, мы являлись с Боном кладезем знаний. Вот только совершенно никому они не были нужны. Все, к кому мы подкатывали с гордым заявлением «мы из будущего», не обращали на нас внимания. Это было тем более обидно, что шло категорически вразрез с большущим пластом беллетристики и несколькими фильмами, которые мне удалось прочитать и, соответственно, посмотреть. Почему-то нам с Боном достался настолько херовый, уж извините за выражение, мир, что совершенно никому до нас не было дела. Вот и эти гипотетические владельцы комбината, чем мы их можем заинтересовать?

Стоп.

Подождите.

— Бон… — закусив губу, я посмотрел на моего товарища. Тот, лежа на спине, аккуратно приподнял голову, и ответно посмотрел на меня.

— Слушай… А ведь должно же нам тут хоть когда-то и хоть в чем-то повезти, верно? Понимаю, что вопрос был мною задан не по адресу. Мало того, понимаю, что он был, по сути, риторическим. Однако дело было в том, что вопреки всяким каверзам судьбы я все же вспомнил кое-что, что можно было слить именно металлургам.

* * *

Первыми в комнату вошли селяне. Держа винтовки наперевес, они зорко осмотрели нас с Боном, держа под прицелом, и один из них повел стволом в мою сторону:

— Отойди, вон в тот угол.

Знаете, у меня всегда включается в определенные моменты вредность. Вот хоть убей меня, но нету сдерживающих факторов почему-то. Причем я не могу сказать, что я за эту свою черту не отхватывал, я даже с работы часто уходил из-за своей конфликтности. И все же измениться я даже не пробовал. В общем, услышав команду крестьянина, обряженного в пиджак и штаны-галифе, заправленные в сапоги, я степенно встал со стула и так снисходительно спросил, кивая на винтовку:

— Заряжена, что ли?

Тот, зло зыркнув на меня, гадливо ухмыльнулся:

— Еще как заряжена! Двигай давай!

Более в споры вступать я не решился и последовал приказанию. Отодвинулся в угол, в качестве демонстрации своей независимости оправляя гимнастерку и подтягивая ремень. Много раз слышал мнение, что форма дисциплинирует, и, знаете ли, соглашусь с этим. Даже мне, ни разу ни военному, было в форме удобно и очень комфортно. И, кстати говоря, я еще на одной мысли поймал себя — немецкая форма мне так не шла. Эта просто сидела как влитая, размер мой, удобно очень, короче — мое.

С другой стороны, конечно, чего я тут прихорашивался-то, если будущее покрыто скажем так, мраком неизвестности? Я и сам разделяю точку зрения, которая утверждает, что по барабану, как на трупе сидит форма. Но, во-первых, я был еще не труп, а во-вторых… во-вторых, паниковать и бояться сейчас было не с руки. Знаете, я еще после утреннего разговора с Боном вывел такую интересную закономерность: если бы мы с ним боялись, когда было действительно страшно и паниковали, когда оно того стоило, мы были бы уже давно мертвы. А вместо слез и соплей мы просто действовали. Конечно, в основном он, но и когда пришла моя очередь, скажу с гордостью, я не растерялся. Итог — мы все еще живы. Понимаете, это алгоритм для нас здесь. Никогда не сдаваться на волю обстоятельств. И если судьба подбрасывает нам новое испытание, нужно встречать его, мало того, встречать — преодолевать. Для нас это вопрос жизни и смерти.