Рыжие псы войны - Эльдар Сафин Страница 77

А ночью Дайрут заболел.

Это оказалось не обычной хворью, тело осталось здоровым, недуг поразил душу — в какой-то момент он хотел убить всех, а через мгновение — только своих друзей; потом ему казалось, что важнее всего мнение Айриэллы, и надо создавать нормальное государство, со столицей, ссадить кочевников на землю, уничтожая недовольных.

Затем становилось ясно, что Айриэлла — это соблазн, дикий и чуждый всему его существу, и надо немедленно уничтожить ее, растоптать, изнасиловать, превратить в животное, а затем убить.

Мелькали образы.

Тихо ушедшая Лиерра, об исчезновении которой он узнал через несколько недель, занятый тем, что собирал в кулак тысячи покойного Вадыя.

Кир Верде, попросивший приемного сына отпустить его и ушедший к себе в степь довольным оттого, что его наконец оставили в покое, не знавший еще, что его позовут обратно, чтобы доказать, что Дайрут — не его сын.

Коренмай, которого восемь дней вымачивал в конской крови шаман, спасая изрезанные руки и саму жизнь.

Гном Дурст, поверивший Дайруту и согласившийся поставлять ему больше военных машин в обмен на железную руду. Случилось это после того, как Верде отдал ближайшие шахты под управление гоблинам, тут же прекратившим и добычу, и продажу и поссорившимся со всеми вокруг.

Половинчики, которым Дайрут пообещал неприкосновенность за то, что они переедут, которых он обманул, изгнал туда, где они обречены враждовать с варварами, ибо иначе они будут восставать против власти Орды.

Последние годы он только и делал, что лгал, убивал и подстраивал все так, что сделки с ним казались всем лучшим выходом, он уничтожил сотни людоедов, тысячи орков, множество гоблинов и без счета людей.

Среди людей, появлявшихся перед его внутренним взором, мелькали те, за кого он так до конца и не отомстил: император, Тори, прислуга, друзья детства.

Потом появился отец, и он не захотел просто промелькнуть и исчезнуть.

Он сказал:

— Ты не мой сын. Ты убил моего Айна и занял его место, лицемерно обещая месть и уклоняясь от выполнения долга. Мой сын сразу лишил бы себя жизни, вместо того чтобы тешиться пустыми надеждами.

И Дайрут орал, щупал шкуры вокруг, пытаясь найти меч или хотя бы кинжал, чтобы вонзить их в себя, — и до того момента, как из шатра убрали все острое, он даже нашел что-то и вбил себе в живот, но, кроме мгновенного облегчения, это не дало ничего — наручи вытолкнули чуждый предмет и залечили рану.

А потом вновь сменялись картинки, снова ему хотелось убить хоть кого-то.

В шатер порой входили люди, но после второго убитого шамана к нему только заглядывали, чтобы поставить разбавленное водой вино и разваренное почти в кашу мясо молодых ягнят.

Время потеряло смысл.

Иногда Дайрут вспоминал себя ребенком, как он скачет с палкой на деревянной лошадке или бегает по императорскому саду, пытаясь поймать ярко-голубую бабочку, которая перелетает с куста на куст вроде бы и не быстро, но достаточно, чтобы не попасться в руки.

Вспоминались руки кормилицы — без лица, без тела, просто руки, ласковые и нежные, мягкие, теплые.

Вспоминался почему-то молодой Бора в светло-зеленом камзоле, смеющийся шутке невидимого, но явно ощущаемого неподалеку отца. Выплывал из небытия старый император, дед Айна и Тори — высокий, морщинистый, больше похожий на дерево, чем на человека, вызывавший четкое ощущение, что «он всех нас переживет».

И ранние воспоминания были куда более яркими и четкими, чем поздние — с битвами, схватками, кочевниками, орками и гоблинами.

В них хотелось уходить полностью, с головой, словно там можно укрыться от жуткой реальности, от кошмаров и головной боли, от наплывающих воспоминаний, в которых уже не было ни тепла, ни радости.

Дайрут цеплялся за эти обрывки, но они словно выскальзывали, сменяясь другими: вот распорядитель Игр в Тар-Мехе, хитро улыбаясь, отправляет молодых кочевников в Кристальные Холмы.

Вот наемник Роже — еще живой, спокойным и уверенный в себе — направляется к Дайруту, не сомневаясь в своем превосходстве над коренастым мальчишкой.

Темник Вадый — мощный, смешливый и хитрый.

Хан Разужа — коварный и непредсказуемый, герой, одержимый демонами, нагоняющий страх ни весь обитаемый мир от края, населенного варварами, до пустынного края с отравленными магическими войнами землями, где никто не живет.

И даже Айриэлла — надменная и спокойная, подросток телом и королева взглядом.

Никто из них, ни живой, ни мертвый, не имел причин любить его, каждый убил бы, если бы мог. Дайрут метался на мягких шкурах, пытаясь найти смысл собственного существования, хотя бы что-то, что оправдывало всю ту кровь, всю ту ложь, которая окружала его, словно вторая кожа, стягивалась вокруг и не давала выйти, выползти из кошмара.

Но не было ничего, ни одной зацепки.

И душевная болезнь, которая подломила крепкое молодое тело, вместо того чтобы постепенно уйти, становилась только крепче и сильнее, подтачивая и терзая хана. Теперь Дайрут почти не выныривал из своих видений, он перестал пить и есть, его тело начало усыхать, и там, внутри, он чувствовал это.

Иногда в его памяти появлялись совершенно чужие — он мог поклясться в этом! — воспоминания. Все они были объединены одним — тем, что легче от них не становилось.

Он видел, как в большой комнате, рядом с отодвинутым в сторону троном над спрятанным под ним алтарем склонилась изможденная женщина, готовая зарезать собственного только что рожденного ребенка и напевно читавшая какую-то страшную молитву.

Видел, как юный жрец пронзает себя ножом.

Как сотни, тысячи людей приносят себя и других в жертву богам, демонам, а то и собственному безумию.

А однажды его рывком вытащило из кошмаров, и из-под полуприкрытых век он увидел, как в шатер входят Айриэлла, Имур, Ритан и Коренмай. В руках девушка держала топор из хорошей имперской стали — старой, в которую добавляли для легкости и прочности немного драгоценного мифрила.

* * *

Родрис практически втащил упрямого осла в высокие монастырские ворота.

Последние дни они голодали, и хозяин животного, и сам длинноухий, — можно было достать еды в разоренных деревнях, но бывшему первосвященнику не хотелось связываться с нищими и голодными людьми.

Такая встреча могла закончиться кровью, а это испортило бы многое.

В монастыре кипела жизнь — послушники красили стены в белый цвет, еще несколько таскали доски, а трое монахов Светлого Владыки, подоткнув рясы, месили глину в гигантском чане.

Кузнец под навесом ковал что-то, и можно было догадаться, что это одна из деталей громадного диска, который вскоре позолотят и выставят над плоской крышей храма.

— Что случилось? — поинтересовался Родрис. — Я все пропустил, Орду разбили, порядок восстановлен?