Хельсрич - Аарон Дембски-Боуден Страница 77

Аугментированные младенцы — прошедшие лоботомию дети, которые останутся навечно юными благодаря манипуляциям с генами и контролю над гормонами, — служили крылатыми сервиторами-херувимами, которые парили на антигравитационных полях и держали знамена в холлах и арочных залах.

Верующие Хельсрича собирались в бесчисленных помещениях базилики, чтобы возносить ежедневные молитвы. Гримальд прошел через залу с монахами, приносившими молитвы путем написания сотен имен святых на тонких листках пергамента, которые потом будут прикреплены к оружию защитников храма. Один из святых отцов преклонил колени, когда Астартес проходил мимо, и попросил Ангела Смерти нести его пергамент на броне. Тронутый верой мужчины, рыцарь принял дар и по воксу приказал братьям, рассеянным по храму, принимать такие дары.

Гримальд позволил монаху при помощи бечевки привязать пергамент к наплечнику. Дар был скромной, но достойной заменой регалиям, которые были сорваны с брони за предыдущие пять недель битв.

Реклюзиарх решил пройти по храму, чтобы исследовать все оборонительные системы и помещения базилики. Подземелье когда-то было строгим и безмолвным, здесь стояли только саркофаги из черного камня. Теперь оно превратилось в убежище, забитое людьми, здесь пахло немытыми телами и страхом. Кто-то из людей спал, другие тихо переговаривались; кто-то успокаивал плачущих детей; кто-то раскладывал скудные пожитки на грязных одеялах.

В молчании рыцарь проходил между ними. Беженцы освобождали ему дорогу, у всех был заметен страх, который они испытывали, впервые видя воина Адептус Астартес. Родители шепотом объясняли детям, а те так же шепотом задавали новые вопросы.

— Привет, — вдруг раздался за спиной тонкий голосок, когда рыцарь поднимался по белым мраморным ступеням.

Реклюзиарх обернулся. Маленькая девочка стояла у основания лестницы, завернувшись в слишком большую для нее рубашку, которая явно принадлежала родителям или старшим детям. Ее редкие светлые волосы были такими грязными, что естественным путем свалялись в дреды.

Гримальд вновь спустился по лестнице, игнорируя родителей, шепотом звавших девочку обратно. Она была не старше семи-восьми лет и ровно по колено рыцарю.

— Приветствую, — сказал он ей.

Толпа вздрогнула от вокс-голоса, и у некоторых из стоявших ближе всех перехватило дыхание от неожиданности.

Девочка моргнула.

— Папа говорит, что ты герой. Ты герой?

Гримальд окинул взглядом толпу. Целеуказатель перемещался от лица к лицу, ища родителей ребенка.

Ничто за два столетия войн не подготовило Храмовника к ответу на подобный вопрос. Собравшиеся беженцы смотрели молча.

— Здесь много героев, — ответил капеллан.

— Ты очень громкий, — пожаловалась девочка.

— Я привык кричать, — сказал рыцарь потише. — Ты что-то хочешь?

— Ты спасешь нас?

Он вновь посмотрел на толпу и ответил, очень осторожно подбирая слова.

Это было час назад. Реклюзиарх стоял с ближайшими братьями и чемпионом Императора во внутреннем святилище базилики.

Помещение оказалось большим и с легкостью вместило бы одновременно тысячу молящихся. Сейчас оно было пустым, сотни Стальных легионеров, которые были расквартированы здесь в последние недели, патрулировали кладбище и прилегающие к храму территории.

Несколько дюжин находившихся на отдыхе были выведены отсюда монахами, когда вошли Астартес. Почти немедленно к рыцарям присоединилась новая личность. И надо сказать, довольно раздражающая.

— Ну и что тут у нас? — изрекла раздражающая личность голосом старой женщины. — Избранные Императора наконец-то пришли посражаться вместе с нами?

В залитом солнечным светом зале рыцари обернулись в сторону входа, где стояла маленькая фигура, облаченная в силовую броню. Болтер, украшенный выполненными золотом письменами, был закреплен у нее за плечами. Оружие было меньшего размера, чем болтеры Астартес, но все равно крайне редко можно было увидеть подобное в человеческих руках.

Ее белый доспех был обильно украшен, демонстрируя высокое положение в ордене Серебряного Покрова. Белые волосы старухи были безжалостно обрезаны, лишь прикрывая уши и обрамляя сморщенное лицо с ледяными глазами.

— Приветствую, настоятельница, — поздоровался Баярд, склонив голову, как и остальные Храмовники. Но Гримальд и Приам не стали кланяться — реклюзиарх сотворил символ аквилы, а мечник и вовсе остался неподвижным.

— Я настоятельница Синдал, и именем святой Сильваны приветствую вас в храме Вознесения Императора.

Гримальд выступил вперед:

— Реклюзиарх Гримальд из Черных Храмовников. Не могу не отметить, что ваш голос звучит не слишком приветливо.

— А разве должен? За последнюю неделю пала половина Храмового района. Где вы были тогда, а?

Приам рассмеялся:

— Мы были в порту, мелкая мерзкая гарпия!

— Полегче, — предостерег Гримальд.

Приам ответил щелчком по воксу в знак подтверждения.

— Мы были, как объяснил брат Приам, заняты на востоке улья. Но сейчас мы здесь, когда война в последней стадии и враг подходит к дверям храма.

— Я прежде уже сражалась с Астартес, — промолвила настоятельница, скрестив облаченные в броню руки на символе лилии, начертанном на ее нагруднике. — Сражалась бок о бок с воинами, которые отдали жизни за идеалы Императора, и воинами, которые заботились лишь о славе так, словно носили честь вместо доспехов. И все они были Астартес.

— Мы здесь не для того, чтобы слушать рассуждения о наших принципах, — отозвался Гримальд, пытаясь сдержать раздражение в голосе.

— Это не имеет значения, реклюзиарх. Удали своих братьев-воинов из зала, пожалуйста! Нужно поговорить.

— Мы можем говорить о защите храма в присутствии моих братьев.

— Да, можем, когда придет время говорить о таких вещах. А пока прошу, удали их.

— Ты прошел обряд очищения из Чаши Толкований?

Вот какой вопрос задает она в тишине, которая настает после того, как мои братья вышли, а двери затворились.

Сосуд, о котором говорит настоятельница, оказывается большой чашей из черного металла, водруженной на невысокий пьедестал, похоже из золота. Она стоит у двустворчатых дверей, украшенных образами воинственных ангелов с цепными мечами и сжимающих болтеры святых.

Я признаюсь, что нет, не проходил.

— Тогда пойдем. — Она манит меня к чаше. Вода внутри отражает разукрашенный потолок и витражные окна наверху — буйство красок в жидком зеркале.

Сняв перчатки, Синдал опускает палец в воду.

— Эта вода трижды освящена, — произносит она, пальцем рисуя на лбу полумесяц. — Она дарует чистоту целей, когда вокруг лишь сомнения и потери.