Хозяйка Тишины - Анна Снегова Страница 77

Радостные раздумья оборвал стук в дверь – громкий, властный, и какой-то… странный. Я не могла понять, в чём странность, хотя без сомнения, узнала того, кто в этот поздний ночной час ломился ко мне. Особенно после того, как он парой резких команд отправил охрану "погулять".

Открыла без колебаний, конечно же. У него явно было какое-то срочное дело. Неужели что-то случилось? Запоздало поняла, что на мне лишь ночная рубашка. Хотя… после того, в каком виде он меня «лечил», это ещё очень приличный вариант.

Дункан ввалился в комнату, тяжело дыша, и тут же захлопнул дверь, щёлкнул задвижкой. Выглядел он плохо. Весь бледный, глаза лихорадочно блестят, бисеринки пота на лбу, тёмные пряди волос прилипли к вискам. Грудь высоко вздымается в вырезе рубахи, на которую он, по счастью, променял неудобный доспех.

По счастью, потому что иначе меня бы просто расплющило, когда он прижал меня к стене. Переплёл пальцы с моими, уткнулся мне в волосы и так замер, слегка подрагивая от напряжения. Его тяжёлое тело казалось твёрдым как железо. Оно источало сильнейший жар, который обжигал даже через два слоя ткани между нами.

- Что случилось?!

Я испугалась не на шутку.

- Тэм… со мной творится какая-то чертовщина, - с трудом ворочая языком, ответил Дункан. – Я проснулся… от ужасной головной боли.

- Может, тебя снова опоили?

- Если бы всё было так просто – если бы!.. Я мучался ровно две минуты, пока не сообразил, какое лекарство мне нужно. Сказка… только не пугайся, но кажется, твоё идиотское заклятие перекинулось на меня. Теперь ты – моё лекарство, без которого я просто сдохну.

Ох.

Вот это поцеловались, называется!

И пока одна, очень маленькая, но очень вредная часть меня радовалась, что вот теперь-то он поймёт, каково мне приходилось всё это время, другая – более благородная, уже вовсю жалела моего несчастного жениха.

- Дункан… я же рядом. Я никуда не собираюсь пропадать. Обязательно тебе помогу. Хочешь, всю ночь буду за руку держать…

Я не договорила. Дыхание закончилось, а нового мне не дали. Мой медведь сдавил меня сильнее и выдохнул в ухо:

- Ты не понимаешь масштабов бедствия, сладкая. Кажется, на нас с тобой заклятие действует по-разному. Это тебе достаточно было за ручку. Мне… я хочу тебя так, что темнеет в глазах.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вот теперь я понимаю, что чувствовал Совёнок, отправляясь прямиком в сердце бури.

Меня, как беспомощную маленькую птицу, так же штормит и кружит в вихре эмоций моего мужчины. От них накаляется и искрит грозовыми разрядами даже воздух между нами.

Это словно натянутая до предела тетива боевого лука, с которой вот-вот сорвётся стрела – и сейчас последний миг, когда её ещё можно удержать. Но не после. Не в момент, когда неумолимое железо ринется в путь, чтобы настигнуть жертву.

И мы замираем на излёте этого самого мгновения.

Глаза в глаза. Его короткий взгляд – пристальный, испытующий. Чтобы проверить, чтобы спросить, чтобы убедиться.

Я не отворачиваюсь.

Беззвучно звенит тетива рвущимися нервами.

Наш второй поцелуй… я даже не думала, что поцелуи бывают такими. Пьяными, дерзкими, бешеными. До головокружения, до боли в искусанных губах. Отрывая какие-то части души друг у друга. Путаясь в волосах торопливыми пальцами, дрожащими от желания обладать.

Второй незаметно стал третьим, третий – четвёртым, десятым, тысячным… я сбилась со счёта. Но мне и не нужно больше их считать. Они все мои.

Если я – лекарство, то не хочу, чтобы он выздоравливал.

Сталь и дубовые листья. Тону в его запахе. Немного пугает безумие в потемневшем, почти чёрном взгляде. Сильные руки сжимают до хруста костей. Жаль кружево, оно было красивое. А теперь обрывками у моих ног – как перья подбитой птицы.

Когда появляется шанс вздохнуть, набираю воздуху в грудь побольше. Жмурюсь, словно перед прыжком в ледяную воду. Голой спиной чувствую каждый выступ рельефной золочёной лепнины на стене.

В этой комнате – белой с золотом – всё кричит о роскоши и власти. Драгоценная клетка, в которой невозможно чувствовать себя в безопасности. Я никак, никогда, наверное, не смогу привыкнуть жить в месте, где столько людей. Кажется, что кто-то обязательно увидит или услышит. Даже звук нашего сбивчатого дыхания в ночной тишине – оглушающе громок для моего лесного слуха.

Ничего. Я справлюсь. Смогу об этом не думать.

Вот не чувствовать себя малинником, в который забрался медведь, и теперь ломает тонкие ветки, чтобы добраться до ягод, потому что слишком голодный и слишком неуклюжий в своём голоде – уже сложнее.

Ох… Чтоб ему, этому Чёрному мечу Севера. Который Дункан вынужден таскать всегда с собой за пределами холда. Рукоять больно впивается в тело. Он в запале не замечает.

Отросшие за день колючки щетины царапают нежную кожу на шее, когда поцелуи смещаются ниже – под аккомпанемент тихого рыка, почти звериного.

Становится очевидно, что до кровати мы не дойдём. Не успеем.

И на секунду колет горечь. Потому что я знаю – по той щемящей нежности нашего первого поцелуя знаю – что если б не магия, всё было бы по-другому.

Но это ничего. Главное – помочь. Я знаю, какая пытка эта боль, которую обрушивает на тебя заклятие, не находящее выхода. Я сама это пережила. Ни за что не допущу, чтобы мой любимый человек мучался так же. Быть может, потом… всё изменится снова, и он вернётся ко мне прежний. Без этого пугающего взгляда – словно самое тёмное, древнее, дикое выходит из мрака к меркнущему кругу огня, чтобы утащить за собой обратно туда, в небытие.

Я пропускаю момент, когда Дункан неожиданно замирает, и только эхо частых и гулких ударов его сердца набатом отдаётся мне в грудь.

Словно каменное изваяние – одна, две, три бесконечные секунды… Больше не касаясь поцелуем дрожащего обнажённого плеча.

Напряжённые пальцы тянутся вверх, касаются моего лица наощупь. Стирают слёзы. Скупым, и оттого пронзительно нежным движением.

А потом он резко отстраняется – так, что лишённая опоры, я соскальзываю на пол. Обхватываю себя руками. А он отворачивается и уходит.