Романовы - Надин Брандес Страница 77

Заш помог мне подняться на ноги и отряхнуть одежду. Мы стояли в саду вместе – напоминание о днях в Ипатьеве, но с новой свободой, ознаменовавшей будущее.

Что же будет делать Заш? Вернется в Екатеринбург? Отправится на поиски своего племени? Алексей сказал, что его судьба в его руках. Я не хотела, чтобы он чувствовал себя обязанным, мечтала, чтобы Заш тоже ощутил свободу выбора. Поэтому задала тот же вопрос, что и Алексей.

– Чего ты хочешь, Заш?

Он долго молчал.

– Я хочу искренне, верно любить.

Это было совсем не то, что я ожидала услышать.

– Всю жизнь мною двигали преданность и забота о людях, которых я любил. О других пастухах, о Вайре. Меня учили, что нет ничего важнее такой заботы. Но твоя семья показала мне совсем другое. Ты усердно заботишься о тех, кого любишь, – ты сделаешь для них все, что угодно. Но не только. Ты любила своих врагов. Своих друзей. Вы с семьей любили большевиков в достаточной мере, чтобы пожертвовать возможностью бежать.

Чем дольше он говорил, тем сильнее сжималось мое горло. Я никогда не чувствовала, что умею любить, но папа определенно умел. И он был для нас примером. Мы все хотели любить так, как он.

– Когда я наконец раскрылся для такой любви, то понял, что забочусь о тебе. Об Алексее. И это меня изменило. Я… теперь я думаю, что стал лучше. Лучше в душе.

Его открытость позволила раскрыться и мне.

– Мне нравится, что ты такой, Заш. Как и Алексею, и Дочкину, причем настолько, что они хотят оставить тебя здесь. Чтобы ты работал руками так же, как и в своем племени. И… тоже этого хочу.

– Ты этого хочешь, Настя?

Согласиться – значит разделить с ним потаенную, запутанную, жесткую часть себя. Я хотела сказать «да». Прокричать «да».

– В одиночку у меня ничего не выйдет. Ты останешься? Поможешь мне?

Это был легкий путь. Трусливый выход. Приглашать его ради его же блага… помогать мне… вместо того чтобы сказать, что хочу его присутствия.

И все же, казалось, ему этого было достаточно.

– Конечно, я останусь. Разумеется, помогу. – В голосе уже не осталось открытости. В том моя вина.

Что я могла сказать? Как объяснить ему, что чувствовала? Даже я сама этого не понимала. Несколько раз пыталась заговорить и вновь закрывала рот. Но он сменил тему, прежде чем я успела сказать хоть что-то еще.

– Спасибо, что не применила к себе заклинание памяти. Не думаю, что ради меня ты отказалась от этой мысли.

– Ради Алексея, – откликнулась я, и он кивнул. – И ради папы тоже. И ради себя самой. – Я обхватила его мозолистую руку своей. – Но да, и ради тебя тоже, Заш.

Он поднял голову.

– Как я могла оставить тебя наедине со всеми этими воспоминаниями! Я… я рядом.

У него перехватило дыхание. Но пока я не смела надеяться.

– Я тоже здесь ради тебя, Настя. Я много знаю о борьбе, в которой живут мастера заклинаний. Для меня было бы честью служить Алексею, Дочкину и тебе… в любом качестве, которое тебе необходимо. Как я и должен был сделать с самого начала.

– Все, что мне от тебя нужно, – это ты сам.

Вот. Я сказала. Слова прорвались сквозь мою нерешительность, как скачущая лошадь перелетает через забор.

– Я хочу, чтобы рядом был именно ты… Ты, какой есть, Заш.

Мой сердечный друг выглядел ошеломленным. Словно застыл во времени.

– Ты имеешь в виду…

– Как-то ты говорил, что любишь лысых бывших княжон, – усмехнулась я. – Но, боюсь, мне знакома лишь одна. Она хочет жить, побеждать и учиться мастерству заклинаний вместе с тобой. Она спрашивает, нужна ли тебе.

Он легко коснулся моего лица, проведя пальцем по скуле.

– Она уверена, что ей нужен я? Может ли она заставить себя доверять мне?

Доверять Зашу значит верить, что еще есть надежда – на человечество, на мое будущее. Это пугало. Мне хотелось верить, но все еще не удавалось вернуться назад, к тому времени, когда надежда несла меня в своих теплых волнах. Мы спасли Алексея, но Юровский оставался на свободе. Папа надеялся освободиться и выжить, но его застрелили. Я надеялась на дружбу с Зашем, а он предал меня.

Но потом он раскаялся. Попросил прощения, и я решилась забыть о своей боли и довериться ему. Отчасти от отчаяния, а отчасти потому, что не сумела полностью отказаться от надежды. Папа никогда этого не делал – даже в самые худшие времена.

– Да. Всем моим разбитым сердцем Романовых. – Я всматривалась в лицо Заша, когда он притянул меня ближе. В его глазах отражалась те же осторожность и страх, что и у меня. Но и та же надежда. И эта нить нас связала.

Он переплел свои пальцы с моими и наклонился вперед, прошептав:

– Все хорошо?

Я глубоко вздохнула, заставляя себя обдумать вопрос.

Я еще не была в порядке и знала, что Заш тоже.

Но происходящее теперь – новые мы – было шагом к этому.

– Да.

Нежно, мягко он поцеловал меня. Его свободная рука крепко удерживала меня, и я знала, что этого – по крайней мере, этого мгновения – у меня не отнять. Оно принадлежит нам целиком. Независимо от будущего. Независимо от прошлого.

Мы вернулись в дом, к Алексею и Дочкину, где нам предстояло поддерживать друг друга в новых делах. Даже не новая миссия… новый образ жизни. За сохранение прежнего существования мы более не боролись. Вместо этого все отправились вперед, в новую жизнь. Жизнь в истерзанной войной стране. Жизнь под властью Советов, которые, возможно, будут свергнуты, а может, и нет.

Но мы были вместе. Обновленные. И наконец, были готовы к этому.

Когда пересекли лужайку, Заш протянул мне руку.

Я долго смотрела на его ладонь, видя не только мозоли, силу, землю в линиях, но и все обещания, которые он давал. Исцеление. Прощение. Общую судьбу. Обещание идти по жизни с кем-то, кто знал мое обагренное кровью прошлое. Руку, готовую прикоснуться к коже Романовой и ощутить только радость.

Поэтому я позволила Зашу взять меня за руку. Нет, я дала ему свою ладонь. Охотно. С надеждой. И не собиралась никогда отпускать его.

* * *

Ух! Мы сделали это! Я знаю, что эта книга кардинально отличается от фильма, который мы все любим и цитируем, поэтому хочу поблагодарить вас прежде всего за то, что позволили мне взять вас в новое путешествие по реальным путям истории.

Работая над этой рукописью, я могла заниматься ею только пару часов подряд. Слишком тяжелой оказалась истинная история для моей души! По мере изучения глубины характера семьи Романовых, их доброты и истинной заботы о народе я все больше радовалась: мне удавалось раскрыть их судьбы на достойном уровне. Еще большую благодарность я испытываю за то, что могу поделиться ею с вами.