Страшные истории для девочек Уайльд - Эллис Нир Страница 75

Изола распахнула все окна в доме и открыла настежь дверь маминой спальни, чтобы выветрился затхлый запах пыли и воспоминаний. Потом долго отмокала в горячей ванне.

Той ночью, лежа в постели в обнимку с Эдгаром, Изола рассказала ему все. Все, на что Джеймс ответил бы недоверием, Лоза – беспокойством, сестра Кей – воплями об одержимости бесами, а папа Уайльд – криками, осмелься Изола об этом заговорить. Она поведала Эдгару все, что случилось с ее мамой и с ней самой, не нарушая неписаного закона Детей Нимуэ.

Парням не суждено понять все, что заботит их девушек.

Эдгар слушал, не перебивая. Занавеска была отдернута, и в свете полной луны он взял предложенную Изолой книгу и прочитал последние слова Лилео Пардье, семь долгих лет скрывавшиеся под фотографией.

– Возможно, единственная в мире предсмертная записка, в которой встречается слово «торт», – прошептал он в темноте.

Отправив его домой, Изола вылезла на крышу понюхать доносящийся из леса Вивианы запах летних цветов. За горизонт упала одинокая звезда.

Было бы здорово сидеть тут вместе с Эдгаром и таять в его медвежьих объятиях. И с мамой тоже – они бы держались за руки и тайком пили яблочный шнапс, живые и неразлучные. Эта ночь запомнилась бы и каждому из ее братьев, ушедших незнамо куда.

Изола глубоко вдохнула и задержала дыхание, представив за эти несколько секунд до выдоха, как сидит на крыше с каждым из них по очереди. Порхающая, точно пчелка, Цветочек, зависшая у щеки, как сережка цвета фуксии. Затейливо повязанный шейный платок Алехандро, шелком касающийся ее лица. Мокрые шлепки чешуйчатого хвоста Кристобелль по черепице. Клацанье черных когтей Русланы по серебряной рукояти смертоносного кинжала. Ароматный дым трубки дедушки Ферлонга, причудливо клубящийся в волосах Изолы. И Джеймс, до того, как влюбился в нее и после того, как разлюбил, – воображаемый Джейми, бледная тень реальности, который не оправдал надежд Изолы на второй, более внимательный взгляд. Даже дремлющий у нее на коленях Зайчик, шевелящий когтями и грезящий во сне о свежем мясе.

Все это Изола увидела и отпустила, и братья улетели в стратосферу вместе с ее долгим, протяжным выдохом. Ветер подхватил их, и они, взявшись за руки, длинной цепью яркого хвоста кометы понеслись вверх.

Изола старалась постоянно чем-то заниматься, но забыть было сложно. Она восстановила запущенный сад, превратив каждый цветок в надгробный камень на могиле памяти о принцах. Матушка По помогала Изоле, пока все не стало таким красивым, каким Изола всегда воображала.

Черный кролик грыз розовый куст на могилке. Улыбаясь, Изола подхватила его на руки и ласково пригладила дрожащие уши. Глаза зверька оказались, к сожалению, голубыми.

– Если когда-нибудь встретишь моего друга, – прошептала Изола, – скажи ему, что я всегда буду рада с ним пообедать.

Кролик оскалился, обнажив два ряда острых черных зубов.

* * *

Эдгар принес так и не посаженную на задворках дома номер тридцать семь яблоню и посадил ее там, где раньше росла слива. Яблоки уродились алыми и зелеными, и на каждом фрукте выделялись резные инициалы – Э.Л. и И.у. Косточки блестели черными бриллиантами, и Изола складывала их в свою музыкальную шкатулку, чтобы потом украсить ими рамку маминой фотографии.

У корней цветущей Жизнесмерти Изола закопала четыре испанские монеты, две – в шкурке кролика, две – в яблоке: для лесной ведьмы Лилео, двойника мамы, и для собственной темной половинки, Флоренс.

Лилео Пардье-Уайльд, Неспящая Красавица, наконец освободилась из заточения в башне и вернулась в свою могилу под Мостом Вздохов. Изола возложила на ее последнее пристанище венок из выросших в саду цветов.

Иногда отец приходил вместе с ней. Папа Уайльд больше не дергался в присутствии Изолы и не отдалялся в ответ на ее попытки сблизиться, так что в доме стало намного уютнее. Папа Уайльд знал: что-то изменилось, – но не был уверен, что именно. Однако он заметил, что Изола больше не носит на шее проклятое обручальное кольцо. Теперь оно лежало на его тумбочке: золото слегка потерто, а внутри – гравировка с инициалами его покойной жены.

Иногда Изоле казалось, что краем глаза она заметила Сумрака, царственного и сытого единорога, несущегося через подлесок с Леди на спине. Леди скакала на нем, словно никогда и не переставала, а ее длинные французские волосы отросли до самых щиколоток.

* * *

Изоле исполнилось семнадцать, и Эдгар лежал рядом с ней в кровати, рисуя на ее ключице кролика. Не белого торопыгу, опаздывающего к важной персоне, отчего бедные безумные девочки потом проваливались в кроличьи норы, а красноглазого зайчика, садового горгуля.

А потом Эдгар и Изола принялись рисовать друг друга на стене-дневнике возле кровати, закрашивая годы страдальческих заметок щедрыми густыми мазками. Случайно касаясь друг друга, они метили места прикосновений отпечатками испачканных краской пальцев.

Глаза Эдгара походили на глазки Зайчика, только не светились красным и не смотрели на Изолу как на десерт. Точнее, в какой-то степени именно так Эдгар на нее и смотрел, но Изоле казалось, что он хочет съесть ее не спеша, наслаждаясь вкусом сотню лет неразлучной жизни вместе.

Утром Эдгар проснулся, тесно прижавшись к Изоле и согреваясь жаром ее горячего, словно пустынный джинн, тела. Он нехотя выскользнул из-под одеяла, потянулся и гигантскими буквами вывел пастельным мелком на все еще мокрой от краски стене:

ЗДЕСЬ ПОХОРОНЕНА ВСЯ МОЯ ЖИЗНЬ