Печать смерти - Ирина Цыганок Страница 74

– Успокойся. – Старший нарн сердито зыркнул в сторону гвардейца Ифет. – У богини есть для тебя другое задание. – Жрец сунул в руки Ги-Деону какую-то грязную тряпку, тот развернул брезгливо – от ветоши ощутимо попахивало мм… немытым человеческим телом. Тряпка оказалась письмом, еще точнее – донесением. Капитан, хмурясь, пробежал глазами кое-как накорябанные на ткани строчки.

– Кто этот доносчик, что пишет как курица лапой? Половины слов не разобрать!

– Неважно. Возьми пару гвардейцев, поезжай в Линье. Разберись с этим случаем.

– Не слишком ли много чести для деревенских погромщиков?

– Поезжай, – зло, сквозь зубы процедил нарн, – так хочет богиня.

Иринг взглянул недоверчиво, но Хэйворд явно не шутил. Капитан «Насаждающих любовь» обернул тряпицу с доносом чистым платком и лишь после этого засунул в карман, потом кивнул на прощание жрецу и вышел.

На сборы он не потратил и часа. Но капитан ночной стражи не может так запросто покинуть город, особенно когда в казармах вот-вот объявят повышенную готовность. Перед отъездом заглянул в городскую канцелярию. Чутье его не подвело: среди депеш, пришедших от окружных маршалов, [20]был и свиток из Линье. Читать донесение на дешевой серой, но прочной бумаге было не в пример удобнее и приятней. Маршал сообщал о произошедшей в деревне потасовке. Ги-Деон подхватил свиток с канцелярского стола.

– Я сам займусь этой жалобой, – помахав бумагой перед носом разбиравшего почту секретаря, сообщил он. – Приготовьте тюремный экипаж, он может мне понадобиться.

Секретарь не слишком расторопно поднялся и вразвалку направился в другой конец зала, где за длинным столом скучали городские курьеры, в ожидании поручений коротая время за игрой в кости. Иринг раздраженно сверлил ему взглядом спину. У себя на службе он бы не потерпел таких медлительных подчиненных, но секретарь служил по тайному ведомству Ги-Нолло. Еще спустя три часа закрытая тюремная карета, на козлах которой в форме «Ночных» восседал один из гвардейцев Прекраснейшей, прогрохотала по брусчатке через Северные ворота города. Впереди нее рысил иноходью жеребец Ги-Деона, позади на серой кобыле ехал спутник капитана, также облаченный в официальный мундир ночной стражи.

Прежде чем покинуть столицу, капитан в одиночку завернул на Тополиную улицу.

– Прекрасная Хильдегарда, простите за ранний визит, – привычным жестом снимая шляпу, раскланялся он. – Но мне нужно было увидеть вас перед отъездом.

– Что случилось? – Лицо девушки тут же стало встревоженным.

– Ничего страшного, но, если бы я знал, что вы так очаровательно волнуетесь, я бы выдумал какую-нибудь историю.

– Господин Иринг, вы снова за свое!

Граф отметил, что, несмотря на укоризну в голосе, банкирша впервые назвала его по имени.

– Теперь вы сможете отдохнуть от моих докучливых посещений. Дела вынуждают меня покинуть Каннинг, и я хотел дать вам знать, что мое отсутствие завтра в обычный час у ваших дверей вовсе не означает смену моих чувств!

– Желаю легкой дороги.

– Как, прекрасная леди, вы даже не спросите меня, когда я вернусь? – возмутился Иринг. – Какое бессердечие!

– Ну хорошо, как долго продлится ваше отсутствие?

– Даже не знаю, быть может, мне вообще лучше будет сгинуть на чужбине…

– Вы же говорили, что ничего страшного не произошло. – Девушка заглянула в лицо капитана, и тот не сумел выдержать испытующего взгляда, покаянно вздохнул:

– Ладно, не могу вам врать. Никакая опасность мне действительно не угрожает. Это обычная поездка по службе, да и еду я недалеко, меня не будет всего неделю.

– Что ж, господин Ги-Деон, еще раз желаю вам удачной поездки и обещаю лично присматривать всю неделю за вашими капиталами. Вы удовлетворены?

– Не вполне, но это лучше, чем ничего. До встречи, прекрасная Хильдегарда.

– Счастливого пути, господин капитан.

Местечко Линье располагалось на северо-западе от Каннингарда, на полпути между столицей и Карсом, можно сказать, в самом сердце герцогства. Большая, в сотню дворов, рыбацкая деревня стояла среди белых дюн на границе подступавшего здесь едва не к самому морю соснового леса.

Карета и всадники остановились в начале главной деревенской улицы. Иринг поднялся в стременах, высматривая кого-нибудь из местных жителей. В крайнем доме скрипнула несмазанными петлями дверь, на порог, вытирая руки о фартук, вышла худощавая женщина.

– Почтенная, – капитан спешился, поклонился хозяйке, – не подскажете, где дом старосты.

– Дальше по улице, справа, с голубыми ставнями, – окинув компанию цепким взглядом, ответила рыбачка.

– Благодарю.

Снова поднявшись в седло, Ги-Деон первым направил коня по разделяющему дома проселку. Женщина осталась на крыльце, наблюдая за чужаками.

Дом старосты оказался ближе к окраине, чем они ожидали. Свежевыкрашенные в голубой цвет ставни открыты, в частый переплет вставлена слюда. Сам хозяин, предупрежденный одним богам ведомым способом, поджидал у калитки.

– День добрый, господа стражники, – выступая из-за ограды на улицу, приветствовал он всю тройку. На этот раз Ги-Деон не торопился спешиваться.

– Ты староста? – спросил он.

– Да.

– Открывай ворота. Во дворе места хватит, нечего карете стоять посреди улицы.

Мужик бросился снимать длинный брус, служивший засовом на воротах. Гвардеец, сидевший на козлах экипажа, спрыгнул на землю и, взяв под уздцы впряженную в него двойку лошадей, завел на просторный двор.

– Так что, уважаемый, – продолжал свою речь граф, въезжая вслед за каретой и соскакивая с седла, – ты, что ли, жалобу в управу на кузнеца писал?

– Я.

– Ну тогда веди в дом, рассказывай…

Суть жалобы Элмунда состояла, собственно, в том, что деревенский кузнец в драке сломал руку его старшему сыну. Ну и набил морду еще кое-кому из деревенских хотя последнее волновало старосту гораздо меньше Ги-Деона же интересовала, так сказать, предыстория этих событий.

По ходу рассказа выяснилось, что Элмунд перебрался в Линье из Дафры всего-то лет семь назад. А через два года уже стал старостой, что необычно, поскольку в эрихейской глубинке, как и в любой другой, редко жалуют пришлых. Кроме жены и двух взрослых сыновей Элмунд привез с собой с юга малораспространненую в этих местах веру в Возрожденного. Причем с первых шагов приезжий развил в деревне такую бурную деятельность, что не только был избран односельчанами новым старостой, но ухитрился почти всех линьенцев перетянуть в стан Благолепного. И вот, не далее как неделю назад, на общем сходе жители порешили избавиться от лишних статуй в храме, стоявшем на берегу Линьенской бухты, посвятив его целиком почитаемому ими Эрту. Весело, «с песнями» – как поведал Элмунд, принялись они за работу, своротили с пьедестала восемь из девяти изваяний божеств Круга. И все шло хорошо, пока на шум не прибежал здешний кузнец. Увидев низвергнутого под ноги толпе Даго, он недолго думая засветил в глаз рыбаку, обматывавшему статую веревками, а потом и его соседу. Те не остались в долгу. В завязавшейся потасовке старшему из двух отпрысков Элмундова семейства сломали руку. Разгневанный отец грешил на кузнеца. Самому зачинщику драки тоже крепко досталось, но кузнец оказался мужиком не хлипким и, хотя дрался в полном меньшинстве, то бишь в одиночестве, зацепил кулаками многих. Потом его таки повалили, связали и оттащили в сарай на Старостин двор. Там возмутитель спокойствия остывал до следующего утра, ну а после Элмунд согласился на слезные просьбы его жены и отпустил драчуна домой, отписав окружному маршалу жалобу.