Каменный великан - Джеймс Блэйлок Страница 74

Посему Эскаргот продолжал сидеть на корточках в тени, наблюдая за лошадью, которая беспокойно перебирала ногами и тихо ржала. Клубы дыма, поднимающиеся к небу и гонимые ветром, принимали странные и малоприятные очертания; время от времени один из них вдруг взвихрялся, сгущался и превращался в туманного призрака с распростертыми руками и с разодранным в беззвучном вопле ртом. Лошадь тоже видела призраков. Эскарготу ничего не мерещилось. Но если Эскаргот мог хотя бы отчасти объяснить сей ужасный феномен, то лошадь не могла – и несчастное животное билось на привязи, придавленной тяжелым валуном.

Дядюшка Хелстром поворошил угли, а потом аккуратно положил в костер кисть скелета. Эскаргот в ужасе смотрел, как костяная рука дернулась, подпрыгнула и скрючила пальцы, словно желая растереть угли в порошок. Над костром поднялось огромное темное облако, которое клубилось, корчилось и походило на сотканный из дыма череп с оскаленными зубами, который через несколько мгновений ветер разорвал в клочья.

Лошадь заржала. Эскаргот прицелился и бросил в нее камень размером с лимон, попав в круп. Лошадь завизжала, дернулась и галопом понеслась к широкому лугу, вырвав привязь из-под валуна.

Гном бросил в огонь следующую горсть водорослей, закричал и пустился в погоню, свистя, вопя и глухо постукивая по земле посохом. Еще прежде, чем оба они скрылись за скалами, Эскаргот прыгнул к сумкам гнома. Затаптывать костер и разбрасывать водоросли скорее всего не имело смысла. Гном просто разожжет огонь снова. Но возможно, в сумках есть что-нибудь такое…

Эскаргот рывком открыл первую, но не нашел там ничего, кроме очередной порции костей. В другой лежали сушеные травы и полусгнившая голова сазана. В третьей, помимо пары старых книг и расплющенной в блин шляпы, находилась деревянная шкатулка с закрывающейся на крючок крышкой. В ней лежали его шарики – то есть шарики Эскаргота. Он быстро переложил шарики в карман и высыпал в шкатулку ровно такое же количество икринок, а потом запихнул шкатулку обратно в сумку, рывком закрыл ее и метнулся прочь, скрывшись в расселине буквально за секунду до того, как из-за скалы показался запыхавшийся гном, очевидно так и не догнавший свою лошадь.

Гном несколько раз ударил по земле посохом, громко бормоча заклинания, а потом наклонился и дул на угли, покуда костяная рука, теперь сжавшаяся в кулак, не засияла красным светом. Эскаргот потихоньку отступал назад, шаг за шагом. Сердце выпрыгивало у него из груди, и внезапно он почувствовал желание с воплем выскочить из расселины, дико расхохотаться, осыпать гнома издевками. Но он понимал, что такое желание порождено своего рода истерикой, и потому заставил себя сохранять спокойствие и осторожность, покуда не вышел на луг, где круто развернулся и опрометью бросился, с развевающимися полами куртки, к далекому дубовому лесу.

Эскаргота не волновало, кто может увидеть его сейчас – гном, эльфы, человечки-невелички; это не имело никакого значения. У него были шарики, и у него была Лета, а у гнома не было ничего, кроме дурацкого дыма. Теперь у дядюшки Хелстрома не было даже лошади. Ему не только не удастся осуществить свои дьявольские замыслы, но вдобавок ко всему придется возвращаться домой пешком. Эскаргот подавил смех, продолжая бежать на прежней скорости. Он оглянулся через плечо. По всей видимости, гном ничего не увидел и не услышал, ибо сотканные из дыма призраки по-прежнему поднимались над скалами один за другим, когда гном подкармливал свой огонь водорослями, еще не зная, что Эскаргот нанес ему сокрушительный удар.

Похищение шариков было лучше, чем удар камнем по голове, – гораздо лучше. Перед ним меркли все подмигивания и корзина с водорослями в пещере гоблинов. Возможно, в более благоприятной ситуации Эскарготу следовало бы просто-напросто украсть все три сумки и затоптать огонь. Тогда он заполучил бы в свое владение кости, травы и все прочее. Но это был бы не очень умный ход, не очень тонкий. Тонкие ходы – вот что превращало все это дело в искусство. Гном понимал это и потому вызывал у Эскаргота уважение. Вот почему было так приятно перехитрить Хелстрома. Однако капитан Эплбай этого не понимал; похитить девушку и убежать – вот метод Эплбая.

А теперь он разберется с ведьмой, вот что он сделает; хотя Эскаргот еще не знал, каким образом он с ней разберется. Он снова понадеется на удачу, и что-нибудь да получится. Потом, когда он покончит с ними раз и навсегда, он переплывет через реку, найдет на другом берегу какое-нибудь кафе и закажет с дюжину пирогов – целых пирогов, скажет он изумленному официанту и с удовольствием посмотрит, как мужчина вытаращит глаза. Потом он съест все до единого пироги ложкой; он даже не станет нарезать их на кусочки. Он начнет с середины и будет двигаться к краю, время от времени наполняя выеденную в пироге дыру густыми сливками. А корочку он оставит. Эскаргот довольно ухмыльнулся, представив, какое выражение появится на лице Леты при виде возвращенных шариков. «Это было проще простого, – пробормотал он себе под нос, легко тряся головой. – Я просто напугал его лошадь, а потом стянул его вещи». Он подмигнул и кивнул. Это заставит Лету отвлечься от книги.

Неожиданно для себя Эскаргот вышел из тенистого леса на открытое пространство. На всем пути через лес он едва ли сознавал, где находится. Он опять грезил наяву. Эскаргот огляделся по сторонам, остановился на мгновение и прислушался. Потом прислушался повнимательнее и вроде бы услышал приглушенные расстоянием крики и вопли где-то на дороге, выше по реке. Он крупным шагом двинулся в том направлении, напрягая слух, а потом пустился бегом, различив кудахчущий смех гоблинов, почти сразу потонувший в грохоте пушечного выстрела.

«Заря Норы» стояла ярдах в ста от берега. Жерла корабельных пушек все еще дымились, а когда Эскаргот прыжками стал спускаться с откоса к песчаному берегу, из дул обоих орудий снова одновременно вырвались языки пламени и снопы искр, и раздался гулкий металлический звон, звон пушечного ядра, отскочившего от корпуса субмарины – его субмарины! Лодка лежала на отмели, похожая на умирающего кита, а вокруг ее кормы обвивалось огромное речное существо – черное, чешуйчатое и древнее. У него были щупальца, как у кальмара, и оно ворочало субмарину с боку на бок, словно пытаясь вытряхнуть из нее что-то. Чудовище судорожно корчилось, поднимая над водой резиноподобную голову, слишком тяжелую, чтобы держать ее прямо.

У него был крючковатый клюв вроде попугайского, которым оно било по корпусу субмарины, словно желая расколоть ее пополам, и оно с хрипом и бульканьем выпускало через дыхала воздух.

Пушки на борту эльфийского корабля дали еще один залп, и одно из ядер упало в реку, подняв фонтан брызг, а другое попало в спину крапчатому существу и исчезло, словно камень в пудинге. Чудовище дернулось в сторону, выбросив мощную волну на берег бухты, и, казалось, на мгновение ослабило хватку.

Крышка люка резко откинулась, и из него выбралась Лета, которая тут же покатилась по круто наклоненной палубе. Она на мгновение зацепилась за один из спинных плавников субмарины, а потом соскользнула с медного корпуса и упала в мелкую воду, вне досягаемости речного чудовища. Похоже, оно не обратило внимания на девушку, но еще раз яростно дернуло субмарину, подняв корму высоко в воздух. Потоки воды схлынули с гребного винта, плавников и бортов лодки, и оранжево-коричневый металлический корпус, местами зеленеющий ярью-медянкой и блестящий серебряными кольцами иллюминаторов, ярко сверкнул на мгновение в солнечных лучах, а потом упал обратно в реку и исчез. Субмарина, медленно разворачиваясь, поплыла по течению, и Эскаргот бросился вслед за ней по берегу, испугавшись, что сейчас окончательно потеряет свою лодку, что она уплывет на середину реки, наполнится водой и упокоится, мертвая и безмолвная, на дне глубокой речной ложбины. Но вместо этого она с хрустом врезалась в отмель, проползла по инерции к самому берегу и легла там, завалившись набок.