Сон разума - Андрей Ливадный Страница 73

Рядом с форсфайтом внезапно вспыхнул свет – такой же неяркий и призрачный, но сформированный в форме прозрачного цилиндра, внутри которого оказалась заключена маленькая фигурка человека, очень старого, обросшего седыми космами нестриженых волос и такой же всклокоченной бородой, скрывающей нижнюю часть лица. Его одежда представляла собой длинный отрез ткани, обернутый вокруг тела. Босые ноги виднелись из-под ниспадающей складками тоги, но проекционное устройство не показывало ни окружающего интерьера, ни структуры пола, на котором стоял старик.

Андрей, затаив дыхание, смотрел на неподвижную фигуру, пока та внезапно не повернулась, слегка укрупняясь в размерах, и Кречетов внезапно услышал глухой голос:

– А… проклятый символ демонов, ты все еще висишь тут? – Старик тяжело закашлялся, его лицо, наполовину скрытое седой бородой, переместилось в фокус микрокамеры, демонстрируя искривленную, когда-то сломанную переносицу и густую сеть морщин, лучиками разбегавшихся от покрасневших водянистых глаз.

Андрея поразила речь старика. Его первая фраза представляла дикую смесь, состоящую из трудно узнаваемых на слух древних фонем английского языка, которые были щедро перемешаны с наиболее простыми шипящими словами, заимствованными из логрианской речи…

– Хорошо, – внезапно шевельнулись губы старца, – я стану говорить с тобой. Пусть твои хозяева не думают, что мне страшно…

Лицо незнакомца отдалилось, проекция приняла позу человека, сидящего на стуле. Почему логрианское устройство не зафиксировало деталей интерьера, Андрей не знал, но сейчас его меньше всего это занимало – все внимание Кречетова было приковано к речевому ряду, – он слушал, о чем говорит старик, в некоторых случаях скорее интуитивно догадываясь, чем понимая смысл отдельных терминов:

– Я грешен и несу заслуженную кару в этих подземельях… Да, я заключил плохую сделку, но мне грозила неминуемая смерть… – Старик пожевал пустыми губами, его взгляд стал задумчивым, рассеянным – видимо, забыв о присутствии логрианского устройства, он мысленно погружался в собственное прошлое. – Меня зовут Готман Майстер, мои предки родом из материковой Саксонии, откуда они вторглись на огромный остров, покорив обитавшие там племена бриттов… – Он опять закашлялся. – Потом… на нашу землю пришли норманны, все это происходило еще до моего рождения… но, видно, предопределило мою судьбу. У моего отца завоеватели отняли титул и земли, поделив их между норманнскими баронами, а его самого убили, когда мне не было еще и года, – потому я стал нищим до того, как научился говорить и ходить.

Старик надолго замолчал, глядя в одну точку перед собой, а затем продолжил после очередного приступа надрывного кашля:

– Злой рок преследовал меня. Вместо того чтобы править землями, ранее принадлежавшими моему роду, я был вынужден заниматься непосильным для человека трудом, ворочая камни на постройке крепости, которую решил возвести на месте прежних деревянных укреплений новый хозяин земель и наших судеб – барон Форригайт.

Я был землекопом и каменотесом, злая судьба играла мной как щепкой, попавшей в бурлящий водоворот, но все же среди невзгод и непосильного труда я, выполняя прихоти ненавистного господина, сумел обратить на себя внимание и с некоторых пор стал возвышаться над другими, выполняя небольшие ответственные поручения. Вскоре мне удалось облегчить свою судьбу. Барон, отметив мое усердие, приставил меня учеником к старому хромому норманну, который владел искусством строительства укреплений и руководил всеми работами.

Я помогал ему размечать землю, передавал поручения, с его слов растолковывал рабочим, как нужно класть камень, ходил следом с куском пергамента, чтобы перечерчивать рисунки хромого Баррета, которые тот чертил на песке или земле.

Спустя год или два, когда фундамент крепостных сооружений был готов, случилось вот что – добрая стрела лесного разбойника, йомена, пронзила нечестивую глотку Баррета, оставив землекопов и каменщиков без его визгливой опеки.

Барон Форригайт пришел в бешенство, он посадил на колья и вздернул на дыбу всех, кого его воины настигли в лесу, без разбора, были то женщины, собиравшие травы, либо мужчины, заготавливавшие дрова для своих очагов, а потом, насытив свою ярость и проспавшись после неумеренной попойки в кругу своих вассалов, он неожиданно призвал меня и сказал, что либо я продолжу руководить строительством, либо моя голова займет место на одной из пик, которые с полусгнившими черепами и так в изобилии торчали вокруг незавершенной крепости.

Я согласился, не ведая, что сделает со мной этот норманнский пес… Десять лет я корпел над чертежами, постигая законы фортификации и древней науки эллинов – геометрии. Я выстроил крепость, завершив ее не так, как сделал бы хромой Баррет, и мой хозяин вознаградил меня за службу, швырнув гнить в мрачное подземелье, одно из многих, что я когда-то вычертил на пергаменте среди прочих планов крепости.

Все чертежи он сжег и пришел ко мне, чтобы, глумясь, объявить, что назавтра палач выколет мне глаза, отрежет язык и отрубит кисти рук, дабы нигде более не возвышалось крепости, подобной выстроенному мною замку Форригайт…

В ту ночь, когда я, стеная над своей судьбой, метался по тесному узилищу, не в силах спать или сидеть накануне обещанной казни, ко мне явился двухголовый демон.

Он возник из воздуха, осветив своим страшным сиянием все подземелье, отчего стража в панике бросилась бежать, вопя во весь голос, но мне, измученному страхом, было все равно – я смотрел на демона и не боялся его, а когда он заговорил бестелесным голосом, который звучал в моей голове, я смог лишь внимать ему, ибо то, что предстояло мне пережить утром, было во сто крат страшнее, чем вся нечисть преисподней.

Он говорил со мной кратко и внятно, так что даже мой помутившийся от страха разум смог понять, что демон, похожий на двухголового змея, с щупальцами вместо ног, предлагает мне нехитрую сделку – раз наутро мне грозила смерть, – а в том, что после ослепления и отрубания рук я умру, не стоило и сомневаться, – он предлагает мне избежать мучительной казни, поступив к нему на службу.

Я грешен… Мой страх перед муками плоти был так велик, что я согласился… Тогда он расплавил прутья решетки моей камеры и сказал, что я должен бежать к старым камням, которые возвышаются за знакомым мне лесом, врастая в землю с незапамятных времен.

Выбраться из замка было несложно – зная каждый поворот коридоров, гонимый двумя страхами одновременно, я быстро оказался за стенами, и тут мне пришла в голову мысль, что теперь я свободен, а честный крест, начертанный во имя господа, отгонит сияющую нечисть, следовавшую за мной по пятам, освещая путь и наводя ужас на запоздалых прохожих.

Как горько я ошибся… Он не боялся креста, на него не действовали молитвы, которые срывались с моих дрожащих губ, – принуждая, он гнал меня через лес к тем старым камням, которым поклонялись дикие предки бриттов, не знавшие Христа и верившие в язычество…

Там среди круга камней сияющий демон заставил меня надеть странные неудобные одежды, похожие на доспехи рыцаря, и, понукая, загнал в центр круга.