Лазоревый грех - Лорел Гамильтон Страница 73

Глядя в это лицо, я сказала:

— Вот этот лик, что тысячи судов гнал в дальнийпуть? — Я завела руки ему за шею и стала ласково наклонять к себе, как дляпоцелуя. — Что башни Илиона безверхие сжег некогда дотла? — Яотвернула лицо в сторону и отвела волосы, обнажая шею. — Прекрасная Елена,дай изведать бессмертие в одном твоем лобзанье! [1]

Он ответил:

— Мой ад везде, и я навеки в нем. Ты думаешь, что тот,кто видел Бога, кто радости небесные вкушал, не мучится в десятке тысяч адов,лишась навек небесного блаженства? [2]

Эта цитата заставила меня повернуться к нему.

— Это тоже из «Фауста»?

— Oui.

— Я знала только то, что сказала.

— Тогда вот тебе другая: «С прощальным поцелуем я отнялжизнь твою, и, видишь, сам с прощальным поцелуем жизнь отдам». [3]

— Это не Марло.

— Один из его современников, — сказал Жан-Клод.

— Шекспир.

— Ты меня поражаешь, ma petite.

— Ты мне слишком сильно подсказал. Марло и Шекспир —пожалуй, единственные современники, которых до сих пор цитируют. Почему ты нехочешь то, чего я предлагаю?

— Сегодня, когда тобой владеет ardeur, ты говоришь«пей». Когда твой разум прояснится, ты скажешь, что это нечестно, и я будунаказан твоим сожалением. — Жажда и неутоленный голод отразились на еголице. — Почти больше всего на свете я хочу, ma petite, чтобы ты делиласьсо мной кровью, но если возьму ее сейчас, когда ты опьянена, ты потом откажешьмне еще тверже обычного.

Хотелось бы мне с ним поспорить. Хотелось бы найти ещекакую-нибудь цитату, чтобы его убедить, но я не так хорошо умела смирятьardeur, как он. Пока что. И, глядя в его лицо, я растеряла тот скудный запасстихов, который у меня был. Забыла логику, здравый смысл, сдержанность. Забылавсе, кроме его красоты, кроме своего желания.

Я встала на колени — нет, я упала на колени перед его телом.Горячая вода проникла сквозь блузку, лифчик, к телу, охватила меня жаром. Онсмотрел на меня, и глаза у него были нормальные, человеческие, прекрасные, но яхотела большего.

Я прижалась к нему лицом, медленно, чтобы поцеловать.

— Ma petite, тебе ничего не сделать, пока я ненапитаюсь.

Я отодвинулась, чтобы сказать, прошептать:

— Ешь, чтобы мы могли есть оба.

Он покачал головой и посмотрел на меня, и такое выражение янечасто видала у него на лице. Это было упрямство.

— Наслаждение я возьму от тебя, ma petite, но не кровь.Ее я не возьму, пока ardeur владеет тобой. Если ты пожелаешь того же, когдаardeur насытится, я радостно тебе повинуюсь, но не сейчас.

Я подняла руки по мокрой глади его бедер.

— Мне нужно есть сейчас, Жан-Клод, пожалуйста, прошутебя!

— Non. — Он снова покачал головой.

Ardeur готов был к нежности, был таким нежным, каким яникогда его не ощущала, но отказ — не то, что могло бы придать нежности ему илимне. Во мне вспыхнул гнев, упрямство, чувство обманутых ожиданий. Я попыталасьдумать вопреки этим чувствам, но не смогла. Я так долго была хорошей. Я нестала питаться от Калеба, и никто меня за это не похвалил. Я не стала питатьсяот Натэниела, а он — мой pomme de sang. Пусть еще походит до того, как егобудут жевать дальше. Мне не понравилось, что он в клубе упал в обморок.

Я не тронула Джейсона, который был слишком слаб, чтобыспорить. Как только я ощутила, что Жан-Клод проснулся, я уже знала, чего хочу.Я в упор не видела других мужчин, пока бежала сюда, — они для меня несуществовали. А он мне отказывает, отвергает меня, отбрасывает. Где-то вглубине сознания я понимала, что это неправда, так даже думать несправедливо,но слишком тихо звучал этот голос. А те, что были на поверхности, орали,вопили: имей его, жри его, бери его.

Я сопротивлялась, пока еще оставалась достаточно собой дляэтого. А теперь остался только голод, а он не знает милосердия.

...Я слышала его крики, ощущала, как содрогается его тело,трепещет от моих прикосновений, но как-то далеко.

Он выкрикивал мое имя, наполовину от наслаждения, наполовинуот боли, и ardeur бушевал над нами. Жар пошел от меня вверх, и я ощутила, какон ударил в Жан-Клода — так горячо, что вода вокруг должна была бы закипеть. Яконвульсивно дергалась у его ног, впиваясь ногтями в ягодицы, бедра, ляжки, аон качался, стараясь удержаться на ногах.

Наконец он то ли сел, то ли свалился на край ванны и тамостался сидеть, опираясь на руки, тяжело дыша, и то, что он вообще дышал,означало, что он напитал свой ardeur, пока я питалась от него. Иногда этопросто обмен энергией, а иногда — кормежка по-настоящему.

Я выбралась из ванны и села рядом, не касаясь его. Иногда,сразу после того, как ardeur удовлетворится, прикосновение любого рода можетзажечь его вновь, особенно если ardeur живет в обоих. Так бывало у Жан-Клода иБелль, так бывало иногда и у нас с ним.

Его глаза все еще были сплошной синевой, как полночное небо,где утонули звезды. И голос его звучал с придыханием:

— Ты научилась кормить ardeur без истинного оргазма, mapetite.

— У меня хороший учитель.

Он улыбнулся, как улыбается мужчина женщине, когда толькочто закончилось что-нибудь подобное, и уже не в первый раз, и известно, что нев последний.

— Ученица способная.

Я поглядела на него. Он сиял как белейший алебастр в рамечерных волос, с синими-синими глазами. Складки и изгибы его тела, открытыеверхнему свету, были мне знакомы и желанны, как любимая тропа для прогулок, покоторой можно ходить всегда и не надоест.

Я глядела на Жан-Клода. Не красота его заставляла меня еголюбить, а просто — он. Это была любовь, созданная из тысяч прикосновений,миллиона разговоров, триллиона обмена взглядами. Любовь, созданная из совместнопережитых опасностей, побежденных врагов, решимости любой ценой защитить тех,кто зависит от нас, и полной уверенности, что ни один из нас не стал бы менятьдругого, даже если бы мог. Я любила Жан-Клода, всего целиком, потому что, еслиотнять от него маккиавелистские интриги, лабиринт мысли, он станет меньше,станет кем-то иным.

Я сидела на краю ванны, полоща в воде джинсы и кроссовки,глядя, как он смеется, глядя, как глаза его снова становятся человеческими, и яхотела его — не в смысле секса, хотя и это было, а во всех смыслах.

— У тебя серьезный вид, ma petite. О чем ты думаешьтаком мрачном?