Берегиня Иансы - Марина Ефиминюк Страница 72

– Ой, а ведь и правда. Совсем задумалась, – улыбнулась я, чувствуя небывалый внутренний подъем.

«Она умеет думать?» – пробормотал Петр себе под нос.

Меня считали чокнутой все без исключения. Кажется, даже дряхлый Старейшина, сам страдающий старческим склерозом, глядел в мою сторону с потаенной жалостью, а я никого не пыталась разубедить и только взращивала в окружающих уверенность в собственной душевной неполноценности. Каждый день я бродила по окрестностям, спускалась к реке и пыталась вычислить, на каком повороте Оки прячется эта деревня. Поначалу Иван и Петр следовали за мной по пятам, не отставая ни на шаг, потом успокоились и через пару дней стали дежурить по очереди. Собственно, Петр, собиравшийся на прогулку с новой пассией, Феклой Ильиничной, так и заявил заупрямившемуся Ивану:

– А куда ж она денется? Ты глянь, она шатается целыми днями, как сноброд, а в голове тютю, ничегошеньки нет.

Иван сдался, а я поняла, что самое время действовать, ведь вряд ли мне представится случай удобнее, чтобы скрыться.

– Ванька!..

Мы сидели на завалинке у дома Анны, отмахивались от надоедливых мух, настырно кружащих и досаждающих, да парились на солнце. Лицо у Ивана блестело от пота, нос обгорел и теперь шелушился, а на щеках под глазами горели красные пятна. В портах да сапогах он парился и страдал, а я впервые в жизни ощутила не различимую на первый взгляд прелесть широких деревенских юбок. По двору неторопливо и степенно прохаживались куры. Хозяйская кошка лениво развалилась в пыли, подставив жарким лучам круглый живот. Петух, на редкость дурной и общипанный, нервно следил за опасной соседкой, кружа рядом. А жаркий удушающий день, пекущий и плавившийся, тянулся бесконечно долго, словно оранжевый круг застыл в центре небосвода и вовсе не собирался скатываться к горизонту.

– Чего тебе? – Мальчишка поморщился и отмахнулся от осы.

Уверовав, что я совсем чокнутая, он стал вести себя вольнее, позволял даже буркнуть на меня тихонечко и старался не вспоминать о том, как прежде, еще в лагере Лопатова-Пяткина, костенел от одного моего присутствия.

– Иван, а пойдем купаться. А?

– Не велено, – отрезал он, а потом тяжко вздохнул.

– Кем не велено? – пожала я плечами.

– Ну, – замялся он, а потом быстро нашелся: – Старейшинами не велено.

– Ну на свидания бегать тоже не велено, только кого ж Петька спросил? Вот вас двоих поставили приглядывать, чтобы никто меня не обидел, а он ушел. Как же ты меня защитишь? Ты вона какой худенький. Да тебя любой громила в два удара вырубит.

Последний аргумент задел Ивана за живое, он еще подумал для вида, посчитал чего-то в уме и, кряхтя, как старик, встал.

От реки шла прохлада. Серая вода замерла под ярким синим небом, а далекий противоположный берег медленно плыл в горячем растопленном воздухе. Сухая земля, стоило стащить сапоги, обожгла. Пожухлые травинки кололи ступни. Я слышала, что далеко за юге, за Серпуховичами и дальше, за огромной Росью, тянутся бесконечные пески, а солнце днем жарит и убивает. Наверное, в Тульяндии сейчас, как в этих песках, жарко и убийственно душно.

Мы ушли подальше от полоскалки, где стирали белье деревенские хозяйки. Кусты надежно закрыли нас от чужих глаз, и оттуда сейчас доносились едва слышные голоса и хохот, разлетавшиеся над тихой водой.

– Ладно, – распорядился Иван, закатывая порты до колен. – Ты окунись только, и сразу обратно. Я на берегу покараулю, и тут же вернемся в деревню. – И вошел вслед за мной в воду, уже пожалев, что поддался на мои уговоры.

Ох, побег побегом, но как же было приятно погрузиться в прохладную влагу, остудить потное тело. Нырнув с головой, я выскочила обратно, подняв фонтан брызг, и с самой идиотской улыбкой помахала рукой нервничавшему на берегу мальчишке. Одно нехорошо – вода попала в ухо, и теперь в голове раздавался равномерный гул. Потрясла ею, но безрезультатно, и погрузилась обратно, готовая разыграть последний акт своего спектакля.

Опустившись до самого дна, я с силой оттолкнулась ногами, выскочила наружу ровно на секунду, чтобы глотнуть воздуха и с выпученными глазами заорать, хлебнув воды:

– Тону!!!

В следующий заход я увидала, как Иван с перекошенным, белым от страха лицом бросается в воду, и только потом быстро забила ногами, борясь с течением и чувствуя, что грудь сжимает от желания вздохнуть. Я стремилась туда, в тихую заводь у самого берега, где кусты плакучей ивы, низко склоняясь к воде, густой листвой образовывали плотную зеленую занавесь. За такой можно схорониться – ни с дороги не увидишь, ни с реки. Местечко это я заприметила накануне во время очередной прогулки. Когда ноги наконец нащупали скользкое от ила каменистое дно, то перед глазами уже потемнело, а сердце колотилось, будто набат выбивало.

Не выдержав, я выскочила наружу, страшно захрипев и отплевываясь. Быстро убрала с лица налипшие мокрые лохмы и обернулась, поняв, что нахожусь в укрытии. Все никак не выходило надышаться, грудь ходила ходуном, а в висках стучала кровь. Над рекой летели испуганные прерывистые вопли потерявшего разум от ужаса Ивана:

– Берегиня! Берегиня!

Я раздвинула кусты и осторожно выглянула, заметив бедолагу. Он в помешательстве кидался в воду, выныривал, звал меня, не веря, что Берегиня Иансы, возродившаяся после смерти, но потерявшая разум, сейчас, как обычная глупая девка, совершила невероятную подлость и самым паршивым образом утонула.

– Петька! Петька! Пе-э-этька! – Иван смерчем ворвался на сеновал, где весьма приятно проводил время приятель, забравшись с рыжеволосой девкой на вторую полку, к самому потолку. Запах сена окружил мальчишку, в солнечных лучах, падающих из крохотного оконца у перекрытий, летали белые мошки-пылинки.

Сверху доносились тихие смешки. Тоненькому голосочку вторил другой, покрепче, принадлежащий Петру.

– Петька! – заорал бледный что смерть Ванька, потрясая одним сапогом Берегини. На худой шее ходил кадык, глаза почернели и горели страхом. – Петька! – Голос его дрожал и выдавал едва сдерживаемые слезы.

– Ванька?! – донесся недоуменный возглас Петра. Раздался шорох, круглолицый толстячок, взлохмаченный и раскрасневшийся, свесил голову с полки и с укором глянул на приятеля: – Ты чего здесь? И чего мокрый такой? Бабка Анисья все ж таки помоями облила?

В ответ в тишине сеновала раздался звонкий девичий издевательский смех:

– А сапог где прихватил?

– Страшное случилось… – трагическим, совсем севшим голосом прохрипел мальчишка, хватаясь за грязные влажные вихры.

– Чокнутая сбежала? – хохотнул приятель. За его спиной показалось курносое лицо Феклы, любопытное, с горящими, натертыми свеклой щеками.

– Хуже, – прошептал Иван, и слезы брызнули из глаз, закапали с острого подбородка на мокрую рубаху, – утонула…

– Чего? – вылупился Петька. Глумливая улыбка тут же стерлась, а на щеках выступили красные пятна. – Как?..