Тень Альбиона - Андрэ Нортон Страница 72

Интуиция настойчиво подсказывала Уэссексу, что принцессу Стефанию похитили и что единственная сила, заинтересованная в этом похищении, — императорская Франция. Но принцесса исчезла не в одиночку. На стопушечном линейном корабле одного только экипажа было восемьсот человек; таким образом, вместе со свитой принцессы исчезло свыше тысячи человек, и Уэссексу не верилось, что Бонапарт казнил их всех… Маленький корсиканец был чересчур осторожным игроком, чтобы пойти на такой шаг.

Их должны где-то содержать. Но вести розыски по всей Франции — все равно что искать иголку в стоге сена. А вот искать иголку в стоге иголок — это уже другое дело.

Верден — средневековый город, обнесенный мощными стенами, — раскинулся по обеим сторонам дороги на Париж, подобно какому-то сердитому великану, но этот великан был ручным и состоял на службе у La Belle France. [22]За городскими стенами скапливались сейчас все те, кто не пополнил собою число обитателей французских тюрем: вражеские солдаты, освобожденные под честное слово; представители нейтральных государств, которым не разрешали уехать; все те, кто попал в число заключенных, но не был объявлен врагом государства.

Раз Эйвери де Моррисси смог отсюда сбежать, решил Уэссекс, то он и подавно сумеет сюда пробраться. Но у него не было документов, которые позволили бы ему проехать сквозь охраняемые городские ворота под видом чиновника или законопослушного торговца, а входить в Верден в качестве пленника ему как-то не хотелось. Значит, оставалась единственная возможность: пробраться через потайной ход, которым не пользовались вот уже несколько веков, — и Уэссекс уже начал обдумывать, как бы половчее это сделать, но тут сзади донесся стук копыт.

Спешившись, герцог отвел своего коня с дороги за небольшую рощицу. Надежного укрытия редкие деревья не давали, но все-таки могли защитить от не слишком пристального взгляда.

Несколько секунд спустя на дороге показался одинокий всадник на тонконогом сером мерине. Всадник был в военном мундире, и вид у него был чрезвычайно экзотичный — от притороченной к седлу переметной сумы из шкуры леопарда до устремленных в небо изогнутых орлиных крыльев, рассекающих воздух с негромким, но пронзительным звуком.

Уэссекс не двинулся с места. Он находился слишком далеко и не мог как следует разглядеть верхового — а слишком многие из людей, носящих эту форму, сейчас служили Бонапарту, — но этот серый андалузский конь… Второго такого просто не могло быть!

Илья Костюшко натянул поводья. Сполох остановился и загарцевал.

— Надеюсь, дорогой друг, что это именно вы прячетесь в кустах. Ибо мне уже надоело расстреливать этих французиков, заметая следы, — сказал Костюшко.

Долгое время Сара подходила к грани пробуждения лишь затем, чтобы тошнотворно сладкий вкус настойки опия вновь заставлял ее погрузиться во тьму. И ей уже начало казаться, что это одурманенное состояние тянется с самого происшествия на дороге, с той поры, как ее превратили в подобие маркизы Роксбари.

Но теперь наваждение спало, и, осознав это, Сара уже не могла обманываться дальше. Она — Сара Канингхэм из Америки; и именно своеобразная, упрямая независимость мышления, выкованная в горниле войны, которой этот мир не ведал, в конце концов вынудила ее очнуться.

Наркотик по-прежнему придавливал ее тело к постели, словно чья-то увесистая рука, а голова была тяжелой, как свинец, но по крайней мере Сара смогла открыть глаза и начать думать…

Джеффри Хайклер разыскал их с леди Мириэль в Тэйлто, опоил настойкой опия и увез… куда?

Комната, в которой лежала Сара, вызывала то же самое ощущение давящего камня и сырости, которое ассоциировалось у нее с мункойнской часовней, — но только здесь оно усиливалось тысячекратно. Голая штукатурка стен была покрыта влажными пятнами, а местами отвалилась, обнажив серые камни.

Потолок поддерживали массивные, потемневшие от времени балки, и это лишь укрепляло в Саре ощущение, что она находится в какой-то средневековой крепости. Ухитрившись наконец приподнять голову, девушка увидела окно — единственный источник света в комнате, — глубоко врезанное в противоположную стену. Но этот путь к бегству преграждала решетка.

Застонав, Сара кое-как умудрилась сесть. Из мебели в комнате имелась лишь кровать, на которой, собственно, Сара и лежала — изящное сооружение, украшенное позолотой и эмалью, абсолютно неуместное в этой суровой средневековой башне, — и невзрачный деревянный стол, на котором стояли графин с водой и зловещая синяя бутылочка с настойкой опия.

Сев, Сара поняла, что у нее кружится голова и что ей очень хочется пить. На ней по-прежнему был ее дорожный наряд, включая плащ и туфли. Интересно, как долго она пробыла в забытьи? Волосы на ощупь казались жирными и растрепанными, а ноги затекли от длительного лежания, и теперь их словно иголками кололо. Ухватившись за спинку кровати, Сара поднялась на ноги и невольно скривилась от боли. Комната вокруг нее бешено кружилась, но Сара твердо вознамерилась одержать над ней верх. В конце концов она все-таки сумела добраться до зарешеченного окна.

Она находилась в замке.

Крепостная стена, в которой было прорублено окно ее комнаты, спускалась вниз на шестьдесят футов, а у подножия ее тянулся ров со стоячей водой, почти сплошь заросший кувшинками. Вокруг раскинулась приятная зеленая местность. В отдалении, как показалось Саре, виднелся шпиль деревенской церкви, но в этом она не была уверена.

Англия. Или нет? Мириэль хотела добраться до Лиссабона…

Где Мириэль?

Борясь с головокружением и подкашивающимися ногами, Сара повернулась и оглядела комнату. Мириэль здесь не было. Сара встряхнула головой, пытаясь разогнать дурман. Мистер Хайклер намеревался взять их обеих с собой. Значит ли это, что Мириэль держат где-то в другом месте?

Сара провела рукой по волосам и извлекла из них последние шпильки; спутанные волосы рассыпались по плечам. Может ли она выбраться из комнаты и поискать Мириэль? Сара с недоверием изучила массивную, окованную железом деревянную дверь. Она не была уверена, что ей хватит сил отворить эту дверь, даже если та не заперта, — а если все-таки заперта?

Но выяснять это самостоятельно Саре не пришлось. Послышался звон ключей (значит, все-таки заперта!) и скрип несмазанных петель, а затем тяжелая дверь отворилась.

В комнату вошла молодая женщина в скромном сельском наряде из домотканой материи; она несла на деревянном подносе чашу и кувшин. Следом за женщиной вошел Джеффри Хайклер: подтянутый, безупречно аккуратный, одетый по революционной моде во все черное. Он напоминал элегантного хорька, и на его фоне Сара показалась себе еще более грязной и растрепанной.

При виде стоящей Сары служанка потрясенно взвизгнула и засуетилась вокруг стола, переставляя на него содержимое подноса. Мистер Хайклер улыбнулся:

— А, так вы проснулись, герцогиня? Прекрасно! Мне не придется возиться и будить вас самому.