Тени безумия - Юрий Пашковский Страница 72

Ну, хотя бы сейчас он может не стесняться.

Эльер быстро захмелел, в результате чего вообразил Уолта своим лучшим другом и принялся подробно рассказывать о культивировании цветка папоротника, периодически перемежая ботанические рассуждения стихами о прекрасной деве, к чьим устам он желал бы прильнуть. Судя по упоминанию «волос цвета зари» и строчки «она близка, но так далека», обладательница столь желанных Эльером уст сидела слева от Уолта, томно поглядывая на седовласого мага по другую сторону стола.

Что тут поделаешь? Можно только посочувствовать. Будь Уолт героем авантюрного или рыцарского романа, наверное, попытался бы помочь влюбленному, придумав хитрый план и воплотив его прямо посреди празднества. И все это с шутками да прибаутками, веселыми нелепостями и озорными случаями. Читатель смеялся бы и восхищался, как непринужденно действует герой, с такой легкостью распутывая казалось бы сложную ситуацию.

Ага, ну да, конечно. Правильно однажды сказал Бертран: жизнь – она как пьяный муж, бьющий пьяную жену. Схватишь этого ублюдка, двинешь по морде, а его благоверная уже висит у тебя на спине, норовит глаза выцарапать и голосит вовсю: «Спасите! Помогите! Убивают!» В общем, нелогичная она, эта жизнь. Ты ее здравым смыслом как кнутом полосуешь-полосуешь, а ей это как титану огнешар.

Честно, проще смертных от Тварей и нечисти спасать, чем советы давать и помощь предлагать. Сладится дело – о советчике и помощнике мгновенно забудут, ну а пойдет что-то не так – мигом станешь тем, кто все испортил.

Вот Бивас, например, обязательно протянул бы руку помощи олгару. Просто потому что. Чем не причина помочь хорошему смертному? Любит масконец приключения, любит совать свой нос куда не надо и идти наперекор. Он бы сейчас уже не то что строил планы по падению Миланы в объятия травника – осуществлял бы их. И Консуэлла поддержала бы Эльера. Даларийка обожает любовные истории и уверена в своем умении свести кого угодно с кем угодно – хоть эльфа с орком. Да-да, именно так. Не эльфийку с орком, и даже не эльфа с орчицей. Аристократичного изнеженного Светлого с суровым мускулистым Темным.

Гм, чем не сюжет для я-маджирского романа о запретной любви?

Нет, конечно, если бы Эльер действительно был его другом, даже просто старым товарищем, и происходи все в Школе, Уолт помог бы. И советом и делом. Потому что это давно ему известный смертный, это знакомая территория, где обитают люди с реакциями, которые он может предугадать. А здесь – здесь нет ни одного из этих факторов.

Как на стеклянного драконаса с голыми руками выходить. Гм, да что там руки – вообще голышом и без капли эфира в Локусах.

Поэтому Уолт слушал пьяное бормотание Эльера, кивал, когда тот ругал богов, потом ругал Перводвигатель, потом ругал Конклав – именно все перечисленные не давали ему наладить отношения с «огнеглавой феей снов» – и пил вместе с ним за «понимание и любовь», «надежду и любовь», «магию и любовь», «любовь и любовь». Выпив за последнее, Эльер всхлипнул и погрузился в подбор необычной рифмы к слову «любовь»:

– Любовь это вам не морковь, ведь любовь это также не кровь, потому что любовь не свекровь, попадает любовь прямо в бровь, попадает любовь вновь и вновь, и любовь тогда заготовь, как пирог ее приготовь, и возьми ее на изготовь, и в дальнейшем ее так готовь, ведь любовь дает нам всем новь, как любовь ни обусловь, так при виде ее не злословь, не злословь и не сквернословь, и вообще любви не прекословь, иначе ждет тебя нелюбовь…

Празднование утихало по мере изничтожения вина и ликера. Еды еще было вдоволь, когда за столом остались лишь Уолт с приставленным к нему чародеем, Эльер, осмысляющий «полулюбовь» как новую рифму, слово и понятие, и младшие волшебники, в чьи обязанности входило убирать следы пиршества. Милана удалилась под ручку с седовласым магом, окончательно убедив Ракуру в бесперспективности чаяний травника.

Попрощавшись с Эльером, решившим поспорить о метафизике любви с отбивной, Уолт попросил сопровождающего проводить его до выхода. От вызова извозчика Ракура отказался – он решил прогуляться до риокана пешком. Благоразумно наложенное до начала пиршества антиалкогольное заклинание действовало безукоризненно. Магистр был трезв и полон сил.

Теперь пришло время не спеша пройтись по улицам Мирты, любуясь ее архитектурой. В Городе Магов собрались волшебники со всего Равалона, и каждый стремился привнести частицу своей культуры и образа жизни. Рядом с традиционными домами в виде башен, в которых маги Серединных земель селились с тех пор, как стали отделяться от жреческой касты, поднимались пирамидальные постройки, чьи хозяева прибыли с Ближнего Востока. Двухэтажные особняки-домусы в стиле позднего Ромула предпочитали маги, ведущие свой род от роланских чародеев и жрецов, о чем возвещали гербы на воротах. Выходцы из восходных Роланских королевств выбирали ставшую модной в последние десятилетия готическую архитектуру, около пятисот лет назад господствовавшую в Когессе: многоярусные здания с контрфорсами, десятками скульптур от фасада до крыши и красочными витражами. Поражали воображение задумки дальневосточных чародеев: дом одного выглядел как отдыхающий на пригорке усатый дракон, другой – наверное, тенгу – жил в доме-дереве с изгородью из протянувшихся от кроны ветвей, третий окружил типичное преднебесное жилище нетающими ледяными статуями с танцующими внутри радужными искорками. Эльфийские дома выделялись плавными струящимися очертаниями – их словно вырастили, а не построили. Обители гномов больше походили на небольшие фортеции: мощные стены и ворота с опускной решеткой-герсой, здание внутри напоминало укрепление-редюит. Эш-шенори жили в необычного вида постройках – они состояли из соединенных винтовыми мифриловыми лестницами и удерживаемых в воздухе магией пяти ромбокубоэктаэдров, расположенных на углах воображаемой пентаграммы и покрытых тонким слоем расплавленного стекла светло-зеленого цвета.

Дома удивительным образом сочетались друг с другом, ощущения безвкусной эклектики не возникало – свое дело тилаари знали и умело совмещали разные культурные традиции в общей картине города. Под стать разнообразию архитектурных стилей было тут и разнообразие одежд: украшенные жемчугом и золотистыми расшивками плащи магов, пышные головные уборы и простые береты, длинные кафтаны с серебристой расшивкой, платья с модными высоко поднятыми драпировками сзади на юбке, преднебесные светло-голубые халаты с запахом «по спирали», мягко светящиеся эльфийские туники. И парики. Их носил каждый второй. И волшебники, и лишенные Дара, и люди, и – о Великий Перводвигатель! – гномы. Эльф в длинном завитом парике до самого пояса – да, такое не скоро забудешь.

И ведь, самое главное, в гильдиях обладателей искусственных причесок раз-два и обчелся. Они их что, надевают, выходя на улицу?

Несомненно, мир свихнулся на париках. Мода, бессмысленная и беспощадная, как вообще любая мода.

Трепещущие тени ковров-самолетов то и дело скользили по мостовой. Правильнее, конечно, называть такие конструкции, схожие по форме с ладьями, лодками-самолетами, однако «айль-тиахаран» издревле переводили в Серединных землях как «ковер-самолет», и так уже привыкли величать все туллистанские левитационные предметы. В Школе их запретил еще пятый глава, и с тех пор запрет не отменял ни один последующий Архиректор. Ограничивал использование ковров-самолетов на территории Западного Равалона и Конклав, особенно после случая в Тагборе, когда даже не лодка, а корабль-самолет (не чета, конечно, черноимперским Кораблям Неба) рухнул на центральный храм столицы. Поговаривали, что Высший совет приложил к этому инциденту руку, чтобы ближневосточные купцы не конкурировали с контролировавшими речную транспортировку торговыми гильдиями. Поговаривали также, что это тагборские боги наказали нечестивых жрецов, что это происки черных магов, проводивших опасный обряд, что это заказ соседей Тагбора, имеющий целью расшатывание социального и политического спокойствия королевства, что это внутренняя борьба за власть различных претендентов на престол. Говорили, как всегда, много, и истина затерялась в пустопорожней болтовне. Хотя те, кому надо, ее знали, ясен пень.