Цветок цикория. Книга II. Дом для бродяги - Оксана Демченко Страница 71

Йен понимал, что мнение старика не переменилось. Был благодарен за одолжение… хотя понимал все точнее его полную цену. Что ж, обоснованную, ведь Паоло – настоящее золото, его дар совершенен. Это очевидно при сравнении с иными, известными Йену, людьми той же крови. Например, у Нильса способность видеть потоки и управлять ими проявлялась умеренно, он точно и ловко поддерживал баланс, но создать новые потоки без помощи и длительной подготовки вряд ли мог.

Позже Йен нашел еще одного мальчика, и тоже неяркого. Зато с избыточной, по мнению Йена, готовностью следовать правилам. Тот юноша уехал в Иньесу, стоило князьям поманить его обещанием личной безопасности и надежного положения в обществе. А вот Паоло… он сиял ослепительно. Увы – Йен украдкой вздохнул – найти Паоло удалось позже, чем следовало. Основные логова и связи артели были на севере и в срединных землях, а еще – вдоль побережья Закатного моря. Хотя трудами Йена артель быстро лишилась покровителей, хотя она уже десять лет вне закона для Храма, хотя основные ее силы обезврежены – довести дело до конца так и не удалось. Тут и там проявляются следы худших и наиболее опасных пособников артели – одержимых. Удалось уничтожить живок, которые их вызывали. Вроде бы – всех… Но сами одержимые затаились. И это угроза, готовая проявить себя внезапно, в любом месте и в любой день.

А пока надо жить, продолжать свои дела, наставлять воспитанника. И еще – искать гнезда. Йен тайно мечтал встретить еще одного старшего, похожего на Локки. И боялся опоздать, ведь любой оборотень однажды может обрасти шерстью – безвозвратно… А как найти его, если ему не важно золото?

Йен умел распознать жадность взрослых охотников артели даже в слабых, неявных связях. Не просто так майстер указал: подбирать вожаками «гнезд» пацанов, которым золото ничуть не ценно. Все такие росли волчатами и вырастали в волков, но не все обладали широтой души Локки. Значит, были способны подобраться к Нильсу и его семье. Могли отравить постаревшего князя Бертрана, у которого нет золотой крови, но есть богатство и хуже – всеобщее уважение, переходящее в обожание. Для голодного фанатика-пацана то и другое – повод вынести приговор.

– Ты сегодня грустный. Устал? – Паоло подвел свою лошадку еще плотнее, тронул учителя за руку, заглянул в глаза.

– Если бы я нашел тебя хотя бы три года назад, ты улыбался бы чаще и ярче, – виновато пробормотал Йен. – Ты выбрал бы какую-то иную цель в жизни. Отделить веру от власти – уже многовато, а ведь ты еще и желаешь начать охоту на ростовщичество, иссушающее денежные потоки… о свет полуденный, да ты фанатик! Вот я всего лишь хочу извести артель и задавить в зародыше большую войну, которая слишком уж многим выгодна.

– То есть ты не фанатик? Даже вера не отрицает войн, – хихикнул Паоло.

– Я всего лишь упрям, я умею отступать и маневрировать.

Паоло протянул многозначительное и очень длинное «ааа-аа» – и не стал дополнять словами. Йен промолчал, продолжая виновато думать свое: «Если бы я нашел тебя до того, как родня окончательно затравила и прежде, чем старик из Иньесы взялся ломать! Увы… Я чуть не опоздал окончательно».

– Три года назад я думал, что золото – зло. Отнимать его можно и нужно, не считаясь с людской болью. Так врачи отнимают гниющие конечности, – Паоло попробовал отвлечь наставника. Старательно улыбнулся, затем развеселился по-настоящему. – Я воображал, что золото – продажная живка. Сожги – и все проклятия сделались пеплом. Сколько же я нагреб… дров! Нагреб и наломал. И как тебе хватило терпения на все мои выходки? Будь я на твоем месте, я бы удавил такого ученика.

– От покорных нельзя ждать многого, – Йен прижмурился и подставил лицо солнцу. – Настоящие Ин Тарри – канатоходцы. Только у нас не канат, а волосяная нить. Свалимся в одну сторону – мы мошенники, сверзимся в другую – мы помешанные на завоеваниях короли. Не важно, в какую сторону падать. Там и там – крошево разбитых надежд. Трудно всю жизнь идти по канату, но ты упрямый, у тебя огромные способности, ты превзойдёшь меня в даре и упорстве. Я счастлив.

– Когда я наконец увидел, что золото – река, я прекратил создавать засухи и прудить болота стоячей мерзости. Кстати уж, именно ты помог мне увидеть ростовщичество вполне определенно – как врага. Изъятое из движения золото гноит людей, губит страны, – Паоло говорил и глядел на дорогу. – Тут хорошо… жизнь кипит. Вон: воришки черпают горстями и ведерками из большой реки, а ей и нет вреда.

Паоло поджал губы, сомневаясь. Затем решился, сложил ладони рупором и крикнул: «Эй, кожевенник! Береги кошель, прямо с пояса режут!». Звонкий юношеский голос на миг перекрыл гул дороги. Многие головы повернулись на шеях, руки потянулись проверить кошели… Карманник сгинул.

«Перекресток» был уже рядом. Йен спрыгнул из седла и пошел, держа коня в поводу. От долгого пребывания в седле болело колено. Опять. Приходилось прилагать усилия, чтобы не дать наблюдательному Паоло оснований для волнения. Малыш и так выведал: это старая рана, одна из трех глубоких, полученных наставником от наемников артели. Явная. А неявные болят куда злее. Хоронить тех, кого собрал в гнездо Локки – вот что страшнее своей смерти! За эти годы ушли многие. Хорошо хоть, Ворон жив. Он и малыш Снегирь, который мечтал стать мельником, как завещал отец – и добился своего. А вот Сыч, братья Бельчата, тихий грамотей Ужик…

– Комнат нет, – пробасил огромный трактирный вышибала.

Он вмиг приметил, что гости одеты небогато, что украшений у обоих нет. Что старший – лет сорока, с изрядной сединой, ловко прячущейся в светлом золоте волос – прихрамывает и выглядит бледным. Того и гляди, заведет разговор о милосердии… а после нахально напросится ночевать без оплаты.

Вышибала заранее выпятил челюсть и нагнал морщин на лоб. Оценил младшего путника и скривился: тощее дитя в дерюжном отребье! Взгляд вороватый, с прищуром. Может, и конь у него краденый? – эта идея проступала на лице вышибалы все отчётливее.

Йен коротким жестом отослал охрану, неприметную – но вполне надежную. Вторым жестом сообщил, что намерен ночевать в «Перекрестке». Наконец, добыл из воздуха золотой, прокрутил в пальцах. Трюку он выучился у Лисенка: хотел сберечь память о его бесшабашности…

– Может, нам повезет? – Йен зажал золотой меж указательным и средним пальцем, глядя на белокаменные палаты для знати. – Нас особенно устроил бы верхний ярус. О, премилая терраса в южном стиле.

Йен добыл из воздуха еще золотой, и еще. Проследил, как вышибала багровеет, потеет… а трактирная служанка уже протискивается мимо него к гостям, распознав настоящую их состоятельность.

– Милости просим, – служанка согнулась в поясном поклоне.

– Опять просят у тебя. То милости, то милостыньки, – едва слышно хихикнул Паоло.

– Вы не смущайтеся, – служанка не разобрала шёпота, но поняла его по-своему. Резко выпрямилась, всадила локоть в бок вышибалы, как шпору в конский бок! – Эй, чё встал? Скакунов прими: княжеские коники-то. Вели упряжных одров из стойл повыгнать, им место в худшем сарае… и ячмень проверь, и не запали красавцев с дороги, ведь не кони – птицы! Милости прошу, гости дорогие.