Телевизор. Исповедь одного шпиона - Борис Мячин Страница 71
Телевизор. Исповедь одного шпиона - Борис Мячин читать онлайн бесплатно
Она по-театральному упала на колени, взъерошила свои каштановые волосы и заревела самыми горючими слезами, какие только видела Германия со времен Тридцатилетней войны.
– Ежели такова твоя воля, – печально вздохнул герр Гауптман, устав от Фефиных слез, – я не намерен тебе препятствовать. Видит бог, всю свою жизнь я заботился и думал только о тебе. Езжай куда хочешь, но ничего из приданого ты не получишь…
Я разочарованно блуждал взглядом по Лейпцигу, по церквям и площадям, от одного дома к другому; Томаскирхе, Иоханессгассе, Гогенталише-хаус, имперская и королевская дороги, университет, ратуша, – все было набережною безнадежных. Нашу миссию в Лейпциге закрыли, из-за нехватки денег; студентов вернули в Москву.
– Новая душераздирающая повесть в письмах-х! – кричал на книжной ярмарке мой знакомый одноглазый продавец. – Юный Вертер кончает жизнь самоубийством из-за нещасной любви…
Всё было кончено. Фефы более не было, была только signorа Manservisi.
в которой граждане Бейрута устанавливают триколор
План, придуманный Баумгартеном, был успешно осуществлен. Ночью поручик с несколькими греческими головорезами и при моем участии пробрался к водопроводу и оставил Бейрут без воды в самую ужасную, как мне сказывали позже, засуху за несколько десятков лет. Через неделю или полторы появились первые признаки морального падения мавританскими защитниками крепости: вместо привычных скабрезных шуток со стен посыпались жуткие африканские проклятья.
Мы снова высадились на берег. К тому времени всё изменилось. К городским стенам вернулись друзы, собравшие свои оливки, вернулся и палестинский паша, разбивший под Алеппо турецкую армию, шедшую на выручку Джеззар-паше. Наша флотилия ежедневно бомбардировала Бейрут, одно ядро удачно проломило городскую стену. Начались переговоры о сдаче, поелику штурмовать город и лить кровь никто не хотел. Джеззар-паша соглашался на капитуляцию только при условии, что ее примет палестинский паша, а не шейх Юсуф, поклявшийся, по магометанским обычаям, отрезать ему голову за смертельное оскорбление.
Наконец, в сентябре обо всем договорились. Джеззар-паша вышел из города с остатками своей армии, первым делом бросившейся к колодцам.
– Вы черногорские глупцы, – презрительно бросил он, остановившись на мгновение у нашего лагеря. – Вы были глупцами на Балканах, и остались глупцами здесь, в Сирии. Друзы – язычники, которые служат Иблису, у них нет чести, и однажды они предадут вас, как уже не раз предавали султана…
Один из наших схватился было за саблю, но другие удержали его.
– Бог с ним, пускай идет, – сказал Йован.
Друзы торжественно въехали в город через ворота и через пролом и, действительно, начали вытаскивать изо всех домов ковры и всякую рухлядь.
– Друзы забрали ковры, шейх Юсуф стал правителем города, палестинский паша получит свой выкуп, а что же достанется нам? – недовольно сказал кто-то.
– Вечная слава и память в веках, – засмеялся Баумгартен. – Смотрите, смотрите!
Какие-то бейрутские ловкачи уже соорудили из грязных тряпок русский триколор и теперь устанавливали его на верхушке крепостной башни; подул суховей, трехцветное знамя затрепетало на ветру.
– Виктория! – закричал Баумгартен, швыряя вверх гвардейскую треуголку. – Русскому флоту и русской гвардии – вечная слава! Ура!
– Всему народу черногорскому и греческому, – заорал я, тоже подкидывая шляпу, – ура!
– Шейху Юсуфу, друзам и палестинцам – слава! – воскликнул Йован.
– Нашей царице Катерине – ура! – счастливо кричали, повторяя за нами, друзы и палестинцы, видимо, не очень хорошо понимая, что именно они кричат.
Вот же список кораблей, участвовавших в той кампании, моя госпожа Дарья Григорьевна: фрегаты «Слава», «Надежда», «Святой Николай» и «Святой Павел», шебека «Забияка», а также две галеры «Рондинелос» и «Унионе». Хоть поздно, а каталог кораблей в любой героической балладе все-таки должен быть.
в которой раздается трубный глас
Я очнулся рано утром. Было очень холодно. По-видимому, у меня снова был приступ. Каля еще спала, накрывшись одеялом. Я подошел к ее седельным сумкам и вынул из сумки пистолет. Пистолет был цельностальной, с двумя закорючками на рукоятке, напоминающими бараньи рожки.
«Неужели это конец? – подумал я. – Такой вот логичный, ежели подумать, конец моего глупого романа… Жил-был странный мальчик из России, он верил во всякие глупости, а потом оказалось, что ничего из того, во что он верует, не существует. Были же люди, которые говорили мне: остановись, опомнись, возьмись за ум. Секунд-майор Балакирев, Мишка Желваков, Карл Павлович, Батурин, – все они были правы какою-то простой, бытовой правдой, говоря, что не нужно быть таким впечатлительным, а нужно просто жить и делать свое дело, не поддаваясь чувствам, не слушая разрушительного голоса внутри себя; и теперь этот голос, этот дар уничтожил меня, смял, как ураганный ветер сминает деревья и вырывает их с корнем… Что я могу поделать с сим ветром? Как освободиться от проклятья, которое не приносит людям никакой пользы, а только мучает меня? Только одним способом: я должен уничтожить склянку, в которую налит этот яд… Ведь если мой дар причиняет такую боль мне, что я даже и вздохнуть не могу, всякий раз, когда я представляю Фефу и ее хочу замуж, что же будет, если я скажу людям о тех грехах и военных преступлениях, которые я видел… Люди просто разорвут меня на части…»
Нет, погодите же, сказал вдруг другой голос в моей голове. Почему вы решили, Семен Мухин, непременно покончить с собой, да еще таким вульгарным способом – засунув в рот дуло пистолета? Почему вы не желаете бороться за свое земное счастие? Ежели вы любите ее, по-настоящему любите свою Фефу, вы должны сражаться за нее до конца, как истинный черный мушкатер, черт побери! Возьмите же свой черный пистолет, ну, то есть Калин черный пистолет, и прямиком езжайте в Париж, найдите там этого signor Manservisi и убейте его! Убейте самым неблагородным способом, в темной подворотне, когда он будет возвращаться домой поздно вечером, или когда он будет сидеть в пудр-клозете… [264] В конце концов, ваша персона не принадлежит к благородному сословию, Семен Мухин, а значит, вы имеете полное моральное право быть подлым убийцей и негодяем, без изображения различных дуэлей…
Вдруг где-то внизу, под горою, где мы ночевали, раздался трубный глас; такого свирепого и страшного звука я не слышал более никогда в жизни. Это был не просто звук трубы, это был как будто звук, который исторгло мое сердце; всё, бывшее во мне, все чувства и мысли, которые я испытывал в ту минуту: страх, боль, ревность, отчаяние, ощущение пустоты и бессмысленности бытия, – всё сложилось воедино в этот вопль, и мне показалось, что земля и горы были подняты с места, и они обрушились, и рассыпались в прах.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments