Магия в крови - Илья Новак Страница 71

Когда Некрос, оглядываясь, пошел в направлении носа, сверху донесся шелест. По канату, обвив его кривыми ногами, соскользнул матрос; стремительно слетев вниз, ударился босыми ступнями о палубу, чуть присел и выпрямился. Коротышка, одетый лишь в парусиновые штаны, — не гномороб, но почти карла, вернее, карлик. Он встал перед Чермором, глядя на него блестящими дикими глазами. Волосы его имели цвет старой, уже начавшей подгнивать моркови, а щетина на узком лице со впалыми щеками казалась ржавой. Из-под полотняного пояса, завязанного на правом боку тяжелым тугим узлом, торчал кривой нож с деревянной, плохо оструганной, даже сучковатой рукоятью.

— Где капитан? — спросил Чермор.

Коротышка присел, щуря узкие глазки. Из приоткрытого рта выскочил язык, быстро лизнул красные губы и исчез.

— Капитан? — повторил чар.

Но матрос не ответил — выпрямившись, он громко стукнул в палубу пяткой, затем второй, упер руки в бока, сгибая ноги и пританцовывая, двигаясь боком, ускакал в сторону кормы.

Проводив его взглядом, Чермор направился дальше. Помимо общей тревожной необычности корабля, в нем присутствовало и кое-что еще, некая изощренность, нашедшая выражение в чересчур длинных мачтах, сложном такелаже и прочих надпалубных составляющих. Судно капитана Булиня в сравнении с другими, бороздящими воды Аквадора, выглядело как созданный гениальным мастером-оружейником фантастический меч в сравнении с грубыми ржавыми тесаками из лавки старьевщика.

Возможно, это был капитанский мостик: Некрос понятия не имел, как называется такая постройка, возвышавшаяся ближе к носу «Шнявы». Да и есть ли подобные ей на других кораблях?

Сбитая из вертикальных досок, она имела форму широкой тумбы. Щели заросли все тем же красноватым мхом. Поверху шло ограждение; возложив на него большие тяжелые руки, выпрямившись во весь рост спиной к чару, там стоял капитан и глядел на застывшие воды.

— А, любезный! — пророкотал Булинь, оглядываясь и скользя взглядом поверх головы пассажира. — Поднимайтесь, вот здесь, видите, здесь...

Сбоку тянулась лесенка, а в ограждении над ней была узкая калитка.

Нет, Булинь Ван Дер Дикин вовсе не был черным силуэтом с белыми глазами. Таковым он показался лишь в ночной тьме, а при дневном свете, пусть даже этом неярком свинцовом свете, перед Некросом предстал необычайнейший из людей, когда-либо виденных чаром.

Начать с того, что капитан, ростом куда выше Чермора, оказался одноног: вместо правой конечности — стальной клин, широкий вверху и сужающийся книзу, где он был вставлен в огромных размеров деревянный башмак и как-то закреплен там. Правый глаз сверкал огнем, а левый скрывало бельмо — тусклое, матовое, словно бы костяное. Лицо, заросшее редкой морковной щетиной, загорело до густой красноты. Оно напоминало не то древесину вековечного дерева, не то древний камень, сотни лет пролежавший в степи, где его обдували ветры и поливали дожди. Широкая, почти черная от загара грудь под распахнутым камзолом и воротом рубахи заросла седыми волосами. В них, как в зарослях пышного белого мха на склоне скалы, покоился висящий на железной цепочке медальон — крошечный череп.

— С добрым утром, любезный, с добрым утром.

Бельмастый глаз слепо таращился в пространство, а второй, огненный, смотрел вдаль — этим капитан напоминал Гело Бесона. Но если тот незримый для других пейзаж, который видел холодный аркмастер, скорее всего являл собою нечто застывшее и покойное, то Ван Дер Дикин, казалось, наблюдал нечто прямо противоположное: буйство тревожных красок и беспрестанное движение незнакомых, опасных существ.

Он развернулся, громко пристукнув деревянным башмаком. Самой удивительной частью его лица казался нос. Все остальные составляющие капитанской физиономии имели крупные размеры и производили впечатление вытесанных скорее при помощи топора, чем других, более тонких инструментов плотницкого ремесла. Но вот нос был крошечным, к тому же еще и бледным, начисто лишенным того великолепного загара, что покрывал прочую, не скрытую одеждой поверхность капитанского тела. Когда Булинь поворотился, Некрос разглядел нос со всех сторон. Если в профиль это покатое, едва выступающее за линию лба недоразумение с ноздрями-точечками еще можно было заметить и идентифицировать в качестве лицевой надстройки для произведения вдохов и выдохов, то в анфас он совершенно терялся из виду среди круглых щек, высокого красного лба, могучего, далеко выступающего вперед, разделенного надвое глубокой вертикальной впадиной подбородка, среди морщин, шрамов — а их на лице насчитывалось не меньше чем полдесятка — и ржавой щетины. Из-за этой ошибки природы лицо капитана казалось вогнутым, как полумесяц.

— Спалось ли вам, любезный, спалось ли вам так же, как и когда вы обретаетесь посередь гниющей Тверди, или волнение, пусть этой ночью, да и утром, незначительное, волнение Вод исключило ваш организм из привычного состояния?

Ван Дер Дикин говорил, глядя мимо собеседника, громыхания его голоса катились по палубе. Он вещал, будто произносил речь перед своими матросами... Хотя, пожалуй, перед ними капитан изъяснялся бы более просто, в разговоре же с чаром он использовал замысловатые словесные периоды и изощренные обороты.

Некрос оглядел гладь воды. Закругленный форштевень на носу корабля не рассекал, но будто бы проламывал ее, пробивал дорогу для узкого корпуса «Шнявы». Отойдя от капитана, чар привалился боком к ограждению и задал вопрос:

— Что за наименование у вашего корабля? Никогда не слыхал подобного слова.

— Наименование! Наименование! — вскричал Ван Дер Дикин. — Именно этим словом была, как вы выразились, поименована моя супруга, дорогая моя... — он смолк, прикрыв блистающий огнем глаз и таращась на чара костяным бельмом. Положил руку — заскорузлую, сплошь покрытую коркой мозолей, буграми и впадинами, — на свой лоб, словно в приступе глубокой задумчивости, и добавил: — А ведь сколько годов минуло с тех пор... я уже не помню ее лица, всего ее облика, роста ее, цвета волос, да и кто она была, эта женщина? И уже давно мне кажется, что имя ее было вовсе не таким — о! — оно прекрасно, это имя, это слово, что обозначало, поименовывало ее, но я не могу, не могу припомнить теперь... Так или иначе, этот мой корабль построен по моему рисунку, я собственнолично руководил строительством, и в будущем моря Аквадора и Окраинный океан станут рассекать корабли, созданные как копии моей посудины, их будут называть шнявами — и это станет не имя, но название всех подобных кораблей...

Раскаты его голоса еще перекатывались между мачтами, отражаясь от палубных надстроек, шевелили полоски жирного красного мха, покачивали лохматые канаты — хотя сам капитан давно смолк. Он застыл, не открывая зрячего правого глаза, немного откинувшись назад и касаясь ладонью лба.

Некрос уже несколько дней отмечал притупление своих чувств: ни удивление, ни страх больше не посещали его. Разум, а вслед за ним и все тело словно бы напиталось сырым предрассветным туманом, который скрадывал ощущения и мысли, наполнял сознание пеленой отчуждения. Единственное, что жило в чаре, — трепещущий комок сердца, которое днем и ночью билось часто и зло. Незримая нить, соединяющая Чермора с Миром, была прикреплена будто острым крючком, глубоко вживленным в плоть, и стоило нити натянуться, как сердце начинало болеть чистой, ясной болью.