Ищейка - Вирджиния Бокер Страница 70

Значит, это он и есть – мой самый большой страх. Уже – не умереть в одиночестве, а смотреть, как у меня на глазах погибают дорогие мне люди – и не мочь их спасти. Нести груз вины за это. Знать, что так и будет, если я не уничтожу скрижаль.

Сердце колотится слишком сильно, дыхание стало прерывистым. Надо это прекратить. Я помню слова Файфер: я должна убить свой страх. Убить страх – значит убить иллюзию. Но как? Я начинаю петь – и не могу вспомнить слов. Пытаюсь думать о чем-то другом – но и это тоже не получается. Я не знаю, что еще я могу делать, кроме как бояться.

Тут мимо меня проходят несколько человек, обнявшись за плечи, распевая какую-то пьяную песню. От них несет элем, и я морщу нос. Уже напились, а до полудня далеко, и…

Тут ко мне приходит мысль.

Я вскакиваю на ноги и припускаю по переулкам: налево, направо, снова налево, пока наконец не вижу знакомую зеленую вывеску и надпись: «КРАЙ СВЕТА». Толкаю дверь – и там все как обычно, как в последний раз, когда я там была. Людно, шумно, играет музыка, Джо за стойкой наливает. Я подхожу, он подвигает ко мне стакан эля и оценивающе глядит на меня, сложив руки на груди.

– Ну как? – спрашивает раскатистым басом.

Я осторожно пробую. Но вместо обычного ужаса – жареная свинина, абсент или бог знает что еще – на сей раз у эля вкус эля. На сей раз он действительно хорош. И вот тут сердце замедляет свой бег, дыхание выравнивается. Теперь-то мне ясно, что этот Джо и этот эль не могут быть настоящими. Это иллюзия.

Я начинаю смеяться.

– Чего ржем, красотка?

Я не отвечаю, а поворачиваюсь и бегу к двери таверны, распахиваю ее. И там, за порогом, гробница – темная и затхлая. Я снова там, откуда начала свой путь.

Вхожу и застываю. На секунду меня охватывает страх, что сейчас посыплется земля, что иллюзия еще не завершилась. Но бегут мгновения, ничего не происходит, и я направляюсь ко входу.

Луна достаточно яркая, чтобы лучи ее пробивались в трещины, освещая теперь уже не древнюю, всю в щелях, деревянную дверь, но края массивной каменной плиты с вырезанными цифрами XIII наверху.

Тринадцатая Скрижаль.

Я знала, что она большая. Но только сейчас, стоя перед ней, поняла, насколько. Шесть футов в высоту, три фута в ширину. Цельный камень толщиной не меньше фута. Лежит здесь уже давно, в темноте и сырости, края позеленели от мха.

С минуту я на нее таращусь. Пробегаю пальцами по словам, вырезанным по всей длине камня. Вдоль края вырезаны руны и имя Николаса, неоднократно повторенное среди странных символов и линий.

Николас говорил, что это сделал Блэквелл. Что его проклял Блэквелл, что Блэквелл – колдун. Я не хотела этому верить и сейчас – вопреки всему – тоже не хочу. Это всего лишь спекуляции, догадки. Никто не может знать этого наверняка.

До сей поры – не мог.

На скрижали должна быть подпись. Имя колдуна, символ, псевдоним, как те, что были у некромантов. Не уличающее, но идентифицирующее. Иначе скрижаль не исполнит свое предназначение.

Я пригибаюсь, становлюсь на колени. Если подпись есть, она где-то внизу текста. Но увидеть ее трудно. Лунный свет не настолько ярок, да еще по краям плита залеплена землей. Я ее сметаю и вижу часть символа. Потом слова. Продолжаю расчищать и наконец вижу целиком: роза и его девиз «Сделанного не переделать».

Я припадаю спиной к осыпающейся стене, обхватываю голову ладонями и даю себе минуту, чтобы снова пережить все эти чувства: предательство, невозможность поверить, ужас и, наконец, обретение истины. Ощущение острое и притупленное одновременно.

Блэквелл – колдун.

Вскакиваю на ноги, выхватываю Азот из ножен и со всей возможной силой ударяю наотмашь. Серебряное лезвие поет, натолкнувшись на камень, и, словно вопль, этот звук отдается в гробнице. Сила меча струится через меня, через мои руки, ноги, заполняет сердце, мозг, такая сила, что голова кругом, как от вина. Я замахиваюсь еще раз, еще раз, еще раз, соударения серебра с камнем рождают искры, поджигающие тьму.

– Элизабет! – прорезает лязг голос Шуйлера. – Ты слышишь меня?

– Шуйлер! – отзываюсь я. – Дверь – она стала теперь скрижалью. Поможешь мне ее разбить?

Секунда, другая – и мощнейший гулкий удар сотрясает гробницу, обдавая меня землей. И еще один, и еще.

Я снова и снова взмахиваю Азотом, пока в середине скрижали не появляется тонкая, как волос, трещина – скрижаль начинает разрушаться. Я продолжаю махать мечом, Шуйлер продолжает бить ногами. Щель удлиняется, ширится, потом яркий зеленый свет исходит из ее середины, вползает щупальцами в трещину, бежит вниз по скрижали, вверх по стенам, по потолку, дергаясь и раздуваясь, как живой. Я отступаю подальше от магии, которая может быть в этом свете, но безуспешно: струйки света растут, пока не становятся почти ослепительными. И тут в порыве ветра и с разрушающим треском, будто лопается лед на замерзшем озере, скрижаль рассыпается.

Я отпрыгиваю, но не вполне удачно. Куски разбитой скрижали падают на меня, и вес их бросает меня на спину, выбивает воздух из легких и меч из руки, хоронит меня под кучей щебня. Я выворачиваюсь из-под обломков, сбрасывая с себя камни.

– Шуйлер! – Я закашливаюсь, голос хриплый от пыли. Ответа нет. – Ты здесь? – Я жду от него ответа, но напрасно. Только звук собственного дыхания и тихий ровный шелестящий шум. Почти как… почти как дождь.

Меня вдруг пробирает холодок. Дождя не было, когда я входила в гробницу, и не было даже малейших признаков его приближения – небо чистое, черное, полное звезд. Что же это значит? Может быть, я пробыла здесь дольше, чем сама думаю? В конце концов, в Энглии погода меняется быстро.

А может значить и другое.

Я все еще внутри иллюзии.

Я встаю, поднимаю засыпанный пылью меч. Осторожно переступаю через обломки, добираюсь до лестницы, поднимаюсь и через люк вылезаю наружу. Льет. Порывами хлещет ледяной дождь. Повсюду лужи, он идет уже давно. А Шуйлера – чей голос я слышала только что – нигде не видно.

Я ощущаю прилив разочарования, а за ним – ужаса. Ведь если я все еще в гробнице, все еще внутри иллюзии, то скрижаль я не разбила. Хуже того, это означает, что мой самый большой страх, каков бы он ни был, все еще впереди. И если это не страх умереть в одиночку или смотреть, как на моих глазах погибает Джон и все остальные, то в чем же он? Что может быть хуже? Еще это означает, что меня вынудили использовать Азот, когда в том не было нужды. И я все еще слышу, как его сила гудит во мне, нашептывает, хочет, чтобы я снова ее применила, взяла ту власть, которую она предлагает: власть разрушать, власть ломать, власть убивать.

Я сую меч обратно в ножны, заменяю его парой зазубренных ножей. И выхожу на дождь.

Я все еще на территории Блэквелла – это понятно. Видны флаги на шпилях башен, возносящиеся ввысь каменные стены. Небо озаряется изломанной вспышкой молнии. Грохочет вдалеке гром. Я делаю несколько осторожных шагов, ноги вязнут в раскисшей земле. Внимательно осматриваюсь: передо мной лабиринт, вокруг деревья. И в древесной гуще что-то есть, что-то ждет. Я это знаю, чувствую.