Стражи полуночи - Дэвид Уитли Страница 70

Он взглянул на часы, свисавшие на серебряной цепочке из кармана его мундира, и произнес:

— Простите, но я должен вас оставить. Дела зовут.

После этого Лили погрузилась в молчание. Она не произнесла ни слова, когда контролеры, явившись в Дом милосердия, объявили о его закрытии. Она безмолвно наблюдала, как несчастные бродяги покидали свое временное пристанище. Некоторые понуро брели к выходу, другие упирались, вопили, ругались, и их приходилось тащить к дверям силком. Какой-то горемыка, тощий и оборванный, даже набросился на контролера с кулаками. Прежде чем другие контролеры подоспели на выручку своему товарищу и оглушили драчуна ударами дубинок, тот успел разбить представителю власти нос и поставить несколько синяков. Пострадавшему потребовалась медицинская помощь, и он до сих пор находился внизу, под присмотром Тео. Других пациентов в бывшем храме не осталось.

Сердце у Лили разрывалось от горя. Внутри у нее все кипело, но она молчала, словно превратившись в камень. Она знала, контролеры ожидают от нее протестующих криков, угроз и оскорблений. Если она даст волю гневу, они тут же воспользуются случаем и отведут ее в тюрьму. Поэтому она, прилагая невероятные усилия, держала губы плотно сжатыми. Когда Дом милосердия опустел, Лили ощутила на себе печальный взгляд Тео.

— Лили… — прошептал он и бессильно развел руками.

Лили не ответила. Она чувствовала, что стоит ей разжать губы, и она разрыдается. Доктору, при его чуткости, не составило труда понять это. Он тяжело вздохнул и вернулся к своей работе.

Сейчас Лили стояла на крыше, в обществе собственных грустных мыслей. Мыслей, которые она напрасно гнала прочь. Но докучливая совесть настойчиво напоминала девочке, что именно она пригласила Глорию работать в Доме милосердия. О том, что благодаря ее затее Тео почти лишился практики — состоятельные пациенты не хотели обращаться к доктору, который жил в ночлежке и целыми днями возился с бродягами.

В голове у Лили звучал собственный голос, дрожащий от злобы, голос, обрушивший на Марка потоки обвинений. Бросившись на защиту попранной справедливости, она была слишком сурова, слишком требовательна и потому испортила все дело. Будь она умнее, так не стала бы обвинять Марка, полыхая гневом, пусть даже праведным. Ей следовало поговорить с ним по душам, попытаться переубедить его, объяснить, что дорога, которую он выбрал, ведет в тупик. А еще она должна была набраться смелости и открыть ему правду о его отце. Быть может, тогда старый друг не превратился бы в заклятого врага.

Пальцы Лили разжались, выпустив роковой документ. Нынешним вечером она потеряла многое, очень многое — свои мечты и надежды. Но ее друзья понесли куда более тяжкие потери. Тео лишился докторской практики, Бенедикта — обожаемой сестры, Глория — жизни. И виной всему этому — она, Лили, ее безумная идея, ради которой она была готова пожертвовать всем. И в результате обрекла на жертвы других. Вместо того чтобы помочь людям, она разрушила их жизни.

За спиной у Лили раздались шаги. Тео, догадалась она. Хорошо, что он нашел ее здесь. Им непременно нужно поговорить.

Обернувшись, Лили встретила пронзительный взгляд Лода.

Она замерла, лишившись дара речи. В тусклом лунном свете молодой человек походил на призрак. Лицо его казалось мертвенно-бледным, кожа как будто испускала сияние, под глазами лежали темные тени. Только волосы, отросшие за последнее время, горели рыжим огнем даже в ночном сумраке. Его сходство с Глорией было столь сильным, что Лили, не выдержав, отвела глаза. Лод подошел к парапету и встал рядом с ней, глядя вниз. В течение нескольких томительно долгих мгновений никто из них не произносил ни слова.

— Как Бенедикта? — наконец спросила Лили, чувствуя, что молчание становится невыносимым.

— Немного пришла в себя, — откликнулся Лод. — Сейчас она внизу, разговаривает с доктором. Она бы вернулась сюда раньше, но нам надо было… уладить кое-какие формальности.

— Да-да, конечно, — поспешно закивала головой Лили. — Я понимаю, как сейчас тяжело… вам обоим…

— Бен выдержит, — произнес Лод, по-прежнему избегая встречаться с Лили глазами. — Она оказалась очень сильной. Сильнее, чем я ожидал.

Лили кивнула, но ничего не ответила. Оба вновь погрузились в молчание.

— Тео сказал вам о том, что Дом милосердия закрыли? — первой нарушила тишину Лили. — Поправить тут уже ничего нельзя. То есть я хочу сказать, вам с Бен не стоит тратить время и силы на бесполезную борьбу. Идея принадлежала мне, и я не сумела ее осуществить, — продолжала она, торопясь высказать то, что накипело у нее на душе. — Я сделала все, что могла. Если из моих усилий ничего не вышло, значит, я сама виновата. И я не хочу, чтобы другие…

— Вы не можете принимать решения за других, Лили, — негромко произнес Лод.

Лили в удивлении уставилась на него. Теперь взгляд его был устремлен прямо на нее, пальцы сжимали перила так крепко, что суставы побелели.

— В жизни каждого человека наступает такой момент, когда он должен принять решение, — задумчиво продолжал Лод. — Когда наши родители исчезли, мы остались втроем. Бенедикте в то время едва исполнилось десять, мне — тринадцать. В глазах закона я считался взрослым мужчиной, а на самом деле был мальчишкой, который пропал бы, если бы не Глория. Ей уже исполнилось шестнадцать, и она заменила нам мать. Нам надо было решить, как выжить в этом «прекрасном» мире, столь равнодушно взирающем на людские горести. — Лод криво усмехнулся. — Каждый из нас избрал свой способ защиты, — продолжил он после недолгого молчания. — Бенедикта решила навеки остаться беззаботным ребенком. Она заставляла себя улыбаться и смеяться до тех пор, пока это не стало ее второй натурой. Я спрятался в раковину слов. А Глория… — Лод снова умолк и прикусил губу. — А Глории надо было о нас заботиться, — выдохнул он. — Надо было найти ремесло, которое давало бы семье средства к существованию. Она решила зарабатывать на жизнь, создавая людям репутации. И добилась на этом поприще таких успехов, что вскоре я пошел по ее стопам.

На губах Лода мелькнула слабая улыбка, которая тут же исчезла.

— Я догадывался: мне придется иметь дело с клиентами, ни в малой степени не достойными тех похвал, которые я стану им возносить, — усмехнулся он. — Убедившись в своей правоте, я ничуть не расстроился. Ложь быстро вошла у меня в привычку. Но Глория… ей тяжело было кривить душой. Для того чтобы петь дифирамбы подлецам и негодяям, ей приходилось совершать над собой насилие. И вскоре… внутри у нее что-то надломилось. С каждым новым заказом она уставала все сильнее. Но не могла отказаться от своего ремесла, потому что другого у нее не было. У нее были только брат и сестра, которых требовалось кормить.

Лод понурил голову.

— Опустошенность, которую ощущала Глория, надо было чем-то заполнить. И в результате она пристрастилась… сами знаете к чему. Она пыталась скрыть от нас с Бен свою проблему, но это ей не удалось. Мы быстро заметили тревожные признаки: Глория стала очень нервной, глаза у нее возбужденно горели. Мы с Бен уговаривали ее отказаться от этой проклятой привычки. Но мы не до конца понимали, в какой скверный переплет она попала. Для того чтобы избавиться от этой зависимости, ей требовалось бросить работу. Она не решалась остаться без средств к существованию. Для того чтобы создавать громкие репутации клиентам, которые внушали ей неприязнь, она нуждалась в чужих чувствах, дозы которых возрастали день ото дня. Глория оказалась пленницей замкнутого круга, из которого не было выхода.