Охотящиеся в ночи - Яна Алексеева Страница 70

— Куда мы плывем?

— Куда-то…

— А под винты не попадем?

— Какая ты практичная! — что-то пропело во мне восхищенным голосом. Поперхнувшись, я выплюнула водоросль, попавшую в рот.

— Что с тобой? — В приглушенном, доносящемся до меня будто через одеяло голосе подопечной послышалось беспокойство.

— Тс, не шевелись, я отдыхаю, — придерживая Марину, прошептала я, едва открывая рот. На языке скопилась тошнотворная горечь. — Расслабься. Слейся с водой, что течет, омывая тебя, почувствуй ее настроение.

От девушки потянуло интересом.

— Управляй ею, — попросила я.

Марина распласталась на воде морской звездой, кожа в сумраке чуть засветилась. Бело-голубое сияние растеклось по реке, сирена-полукровка стала похожа на лампочку. Зато темная, отдающая бензином поверхность будто обрела твердость и обвила наши уставшие, напитанные влагой тела. Песня лилась, подчиняя стихию, с кончиков пальцев срывались искорки силы, образуя тонкий, похожий на нитку, унизанную мелкими серебристыми бусинами, след.

— Не спеши, не спеши, — шептала я на ухо Марине, медленно отгребая к пустынному берегу.

Сирену вдруг охватил ужас. Она внезапно осознала, что дрейфует непонятно куда, непонятно как и почему. Удушливая волна чужого страха накрыла меня, прошла по телу дрожью, расцепила судорожно стиснутые на груди девушки пальцы.

Незримое течение несло нас к пустому, заросшему травой обрыву. И Марина не видела все более истончающегося темного полога, накрывающего землю. А там по-прежнему копошились мерзкие черные щупальца, вытягивающие к воде тонкие отростки.

Сирена резко перевернулась, сбросила мои руки и, барахтаясь и шумно загребая, поплыла к берегу. Отфыркиваясь от вонючей жижи, залившей лицо и оставившей на коже темные мазутные разводы, я рванула следом, схватила брыкающуюся девчонку за ногу и слегка притопила. Та на удивление сильно лягнула, в глазах от удара заплясали звездочки, а сознание окатила чистая оглушающая злость.

Нет, какая она была милая, когда утонула! Тихая, спокойная, послушная! А тут попробуй догони. Поднырнув под бьющуюся в истерике девушку, утонуть которой не давала собственная сила, я замерла солдатиком и пошла вниз. Выпустив несколько пузырей, погрузилась в ощущения. Вода рассказала о том, как судорожно извивается надо мной в тщетной попытке достичь берега отяжелевшее тело, как прянут назад, ощутив влагу, щупальца темноты. О том, что в сотне метров накрывшая город сеть обрывается, река поведала шепотом, когда я коснулась дна кончиками пальцев.

Совсем неглубоко.

Мысленно ухмыльнувшись, я оттолкнулась от каменистой поверхности и схватила Марину за талию. И вниз, вниз… пусть немного воды нахлебается.

Та замахала руками, выпучив от ужаса глаза и пуская пузыри. Кожа ее в воде приобрела зеленоватый оттенок, волосы веером расплылись вокруг головы, майка сползла с плеч. Едва увернувшись от кулачков, я слегка перехватила все еще брыкающуюся девчонку за шею, чуточку при этом переборщив, и рванула наверх.

В два гребка я достигла места, где можно было нормально встать на ноги, и медленно побрела вдоль берега, ища местечко, свободное от темного покрывала. Марина ватной куклой висела у меня на руке, оттягивая плечо. Ноги ее волочились по дну, ободранные пятки кровоточили. Мои несчастные мышцы ныли до самого последнего волоконца, голова кружилась, я часто дышала, постоянно сглатывая поднимающуюся к горлу тошноту, спину ломило.

Непередаваемый спектр ощущений. Хотелось лечь в воду и расслабиться, еще раз попробовать смыть с себя налипшие ошметки темной силы. Но, кажется, я стала привыкать. К боли и прочим неприятностям.

Шатаясь, я мерно двигалась по пояс в воде. Шагов через двести, когда серая пелена рассеялась, выползла на берег. Рухнула на поросшую острой травой землю, рядом уронила Марину. Та мелко, нервно дышала. В сумерках ее кожа слегка светилась, на исцарапанном грязном лице застыло обиженное выражение. Было заметно, как под тонкими веками туда-сюда ходят глазные яблоки.

Вздохнув, я отвела взгляд от подопечной, полюбовалась фиолетовеющим небом и села. Кряхтя, будто пятисотлетняя дриада, размяла закостеневшую спину. Никуда не годится… Обрыв, что находится сзади, я с грузом не осилю, а груз сей не брошу.

Перебирая мелкие камушки и поеживаясь от прикосновений мокрой ткани к коже, задумалась. Значит, сейчас отдохну и надо отсюда убираться. Не успокоюсь, пока между мною и одержимым убийцей расстояние меньше трех сотен километров. Правда, есть подозрение, что на мне стоит метка и по ней меня весьма просто найти. Что ж, тем более надо убираться.

Угнать машину — и в столицу, к Павлу. Хм… Я задумчиво пересыпала камешки из ладони в ладонь. Павел, Павел… почему я думаю, что он мгновенно решит все проблемы? Ну, наверное, потому, что он всегда это делал. Раньше… Я в него просто верю.

Сознание медленно наполняется ощущениями. Мир слой за слоем выстраивается вокруг меня крепостной стеной. Серые шершавые камни, пахнущие тиной, неровное прерывистое дыхание совсем рядом, грязная пивная пробка под пальцами, плеск реки, сухая горечь земли, душный аромат подбирающейся тьмы. Флер моря и тонкий налет пыли, соль и прохлада — суть Марины. Ржавчина и горячее железо. Плоть и сущность города под ногами. Чистая, жертвенная кровь, медленно гниющая где-то… близко!

Голова неожиданно закружилась, и я, будто распавшись на мелкие воздушные шарики, взлетела ввысь, к темнеющим небесам. Сквозь натянутые до звона черные сети, унизанные цветными огоньками. Город дышит, живет. Пытается бороться. С темно-зеленым жутким пятном, расползающимся по крупноячеистой сети, и пронзительно-черным угольком, жадно разбрасывающим щупальца в стороны. Гниль, суть их, проникает всюду, взрезая все уровни восприятия. И это — больно. Алая волна застилает зрение, вместо крови по венам растекается, кажется, расплавленный свинец.

Я падаю, врезаясь в землю, от удара лишаясь дыхания. И понимаю, что все еще сижу на берегу, слушая шелест волн и тихие стонущие выдохи. Ну и что? Что делать-то?

Погружаясь в мрачные глубины собственного разума, полные обрывков и клочьев мыслей, я шаг за шагом вспоминала, как дошла до такой жизни. И насколько все было проще, пока мы с Павлом были связаны…

Кажется, в небо ушла тонкая нить отчаянного зова, полный бессильной ярости крик о помощи, отозвавшийся в висках резким приступом боли. Откуда-то донесся еле слышный отзвук, эхо протяжного стона дрожащей струны. Низкий, темный, знакомый… За спиной шелестнула тьма, по спине протянуло прохладным сквозняком, будто на обрывистом склоне открылась дверь. Я резко обернулась, так, что хрустнули позвонки в шее.

Под ногами, обутыми в черные длинноносые ботинки, хрупнул гравий.

Я благоговейно выдохнула, медленно поднимаясь. Терпкий горьковатый аромат, полынь с ноткой пустырника, темная, теплая, как кашемир, аура, сладкий аромат крови. Бледная кожа, чуть светящаяся в темноте, темные волосы…