Чтец - Трейси Чи Страница 7

Покинув слесарню, Сефия вышла в туман. Сперва, смеясь, она бежала при виде смутных силуэтов бочек и тачек, представляя их чудовищами, выглядывающими из седой клубящейся влаги, но, покинув пределы деревни и поднимаясь вверх к своему дому, она успокоилась и притихла. Туман подбирался все ближе, вился вокруг ее лодыжек и рук. Влага с высокой травы оседала на икрах и башмаках, неприятно холодя пальцы ног.

Ветерок ворвался в клубы тумана, взвихрив их и закрутив кольцами, и слабый запах меди уколол ее нос. Сефия подавила кашель и содрогнулась. Туман обнимал ее как живое существо.

Через мгновение запах исчез – так же быстро, как и появился, и она подумала, будто он ей почудился. Но, вдыхая сладкий аромат трав, она ощущала медный привкус в глубине рта и понимала, что запах был вполне реален. Она подернула плечами.

В тумане кажется, что на дорогу уходят часы и часы, но, поднявшись к дому, Сефия поняла, что на подъем ушло не так уж много времени. Она вышла из тумана, который лежал у каменного фасада дома как морская вода и, подобно моряку, высаживающемуся на маленький остров, подошла к двери. Над домом раскинулось бездонное синее небо.

Сефия достала ключ – отец всегда запирал дом, – но тяжелая дверь на хорошо смазанных петлях легко подалась и открылась.

Говорят, что чувство страха – это когда сосет под ложечкой. Но то, что ощущала Сефия, можно было бы назвать растворением – словно туман, отступив, свернувшись клубками и исчезнув, оставил ее, совершенно голой и беззащитной, один на один с пустотой.

Когда на цыпочках Сефия вошла в дом, сами стены словно стали обрушиваться. Одна за другой рассыпались панели и балки, падая с шумом и грохотом на деревянный пол и кожаные кресла, на стоящие по углам вазы и незажженные лампы. А затем и сама мебель принялась сморщиваться; шелк на коврах тускнел и обращался в пыль, пока весь дом, который она знала и любила – все эти медные горшки в кухне, полог над кроватью родителей, обеденный стол, сделанный из дуба и скрепленный железными болтами, – не растворился окончательно, и единственным, что осталось на вершине холма, была сама Сефия и тело ее отца.

Ей даже не нужно было присматриваться, тем более что присматриваться она была не в состоянии. Она узнала его по домашним меховым туфлям, по покрою его штанов, по поношенному свитеру, который был ему слегка велик. Она узнала его, даже не посмотрев в лицо, поскольку у него не было лица.

Убийцы отца не просто лишили его жизни. Они его разрушили. Забрали ногти, коленные чашечки, ушные раковины, глаза и язык. Забрали многое другое, но Сефия была не в состоянии смотреть на кровь, на обнаженные волокна мышц и сухожилий.

Ее отец.

Сефия отшатнулась, чувствуя, как скручиваются жгутами ее внутренности. Было настолько холодно, что она с трудом дышала.

Она жадно хватала ртом воздух, но воздух отказывался проникать в ее легкие.

Ее отец!

Пошатываясь, Сефия подошла к камину, чтобы открыть потайную дверь. Раздался мягкий щелчок, и ряд камней скользнул внутрь стены. Она вошла, закрыв за собой дверь, и спустилась по крутым ступенькам в свою спальню, о существовании которой, как и задумали родители, никто не знал. В подвале не было окон, и Сефия пробралась через стулья и игрушки, которые казались раньше такими знакомыми, а теперь стали причиной пораненных пальцев и содранной кожи.

Даже не подозревая об этом, она всегда готовилась к чему-то подобному. Когда жива была мать, они вместе повторяли этот маршрут, а когда матери не стало, отец заставлял ее проделывать его много раз. В некоторые дни она так часто спускалась по этой лестнице, что даже видела их перед глазами, когда засыпала. Ее так хорошо натренировали, что она представляла себе очередной шаг еще до того, как его делала.

Пошарив перед собой, Сефия нащупала ладонью набалдашник на деревянной ножке кровати и начала откручивать его. Внутри находился еще один ключ – серебряная вещица в форме цветка, которую можно было бы принять за детскую игрушку. Этот ключ открывал вторую потайную дверь, в северной стене.

Она открыла и, закрыв дверь за собой, вползла в черную, в форме куба, комнатку – размером не больше, чем маленький погреб. И уже там она расплакалась. Она плакала до тех пор, пока у нее не заболела голова, а перед глазами не запрыгали яркие пятна. Она плакала то громко, надеясь, что кто-то ее услышит, то тихо, боясь того же самого. Плакала так долго, что почти забыла про изуродованное тело, лежащее наверху. А когда вспоминала, слезы вновь заливали ее лицо.

Вероятно, Сефия забылась сном, потому что, когда несколько часов спустя она очнулась, глаза ее так опухли, что она не могла их открыть, а нос едва мог дышать. Проглотив подступающие рыдания, она, превозмогая боль в затекших конечностях, встала и приложила ладони к каменной стене.

К последней секретной комнате ключа не было. Нин устроила так, что войти в нее можно было, лишь нажав в определенной последовательности на камни стены. И, хотя родители много раз репетировали с Сефией этот маршрут, делали они это всегда при свете лампы из ее спальни. Спускайся в погреб и жди – таков был план. Они знали, что за ними обязательно придут, но надеялись, что один из них непременно выживет.

Сефия помнила последовательность: ее руки нашли речные камни по их местоположению и виду; первый в верхнем левом углу, второй – в форме совы, третий – змеи, дальше луна на ущербе, две крысы, бегущие друг за другом, и косматый бык с единственным рогом. По мере того, как она притрагивалась к ним, камни со щелчком уходили в стену. О том, что произойдет после, родители Сефии ей не говорили; не предупреждали и не готовили ее к тому, что, может быть, и было самым важным во всем этом деле.

Как только маленькая дверца распахнулась, нечто – тяжелый прямоугольный предмет, завернутый в мягкую кожу, – выпало из углубления в двери. Наверное, он там и был закреплен, в самой конструкции дверного косяка.

Сефия пробежалась пальцами по коже и крепко прижала эту вещь к груди. Родители никогда не говорили ей об этом предмете. И она ни разу не видела его, когда практиковалась в спуске в подвал. Наверное, стоит оставить эту вещь здесь. Она так тяжела, ее так неудобно держать, а руки у Сефии совсем тоненькие и слабые.

Она хотела забрать что-нибудь из родительского дома. Серебряное кольцо матери с тайником внутри, расписное ручное зеркальце или один из старых свитеров отца – любая вещь в память о родителях. Но они никогда не говорили ей об этом. О том, что она может взять что-то на память. А теперь все, что у нее есть, – вот этот предмет.

Она покрепче ухватила его – так, что острые края врезались в ее ладони и щеки, и решила, что возьмет именно его.

Теперь нужно было ползти на четвереньках. Туннель был настоящей узкой норой с осыпающимися земляными стенами. Подчас он так сужался, что Сефии трудно было даже идти на четвереньках – она ложилась на живот и ползла как червяк, помогая себе пальцами, толкая себя вперед локтями и кончиками больших пальцев. Так она проползла сотни футов в невообразимой, почти осязаемой темноте, более черной, чем самая черная ночь, чем шкаф с закрытыми дверцами, чем закрытые глаза человека, укрывшегося с головой под простынями.