Год некроманта. Ворон и ветвь - Дана Арнаутова Страница 7

Несколько мгновений она недоуменно таращится на меня. Потом яростно мотает головой, прикрывая руками еще совсем плоский живот. Красивая, сильная… Барон удачно женился. Все эти годы, когда моя семья гнила в земле, он наслаждался жизнью. Сладко ел и пил, валял красивых женщин, считал себя победителем. Когда-то я отказался от мести, чтобы забыть, кто я. Оказывается, забыть нельзя.

— Тогда умрёшь. И ребенок все равно умрёт вместе с тобой. А тот священник обязательно доберётся до твоих детей.

Она хватает воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег. Но мне не жаль. Ничто на свете не имеет больше значения кроме того, что прямо передо мной — только руку протяни. На миг мелькает мысль просто убить её вместе с ребенком. Но это не то. Совсем не то! И я улыбаюсь, глядя на отчаянье, слезы, перекошенный рот. Я бы пожалел её за то, что она сделала. Правда, пожалел бы. Но не могу. Волна неслышного звука накатывает неожиданно. За окном тонко и жалобно ржёт привязанный Уголёк. Боль пронизывает меня от макушки до пяток, заливает ужасом и отвращением. Я медленно и глубоко дышу, пропуская ее насквозь, не задерживая, позволяя уйти. А вот она так не умеет. И боль сгибает ее пополам, подтягивает колени к груди, вырывает хриплый стон.

— Это только начало, — нежно говорю я, садясь на корточки и заглядывая ей в глаза. — Когда Охотник вырвет твое сердце, ты будешь благодарить его за это. И твой ребенок — тоже.

— Зачем?

Она хрипло дышит, опираясь рукой на грязный каменный пол.

— Зачем он тебе? Тоже… в жертву?

Я даже фыркаю от нелепости предположения.

— Младенца в жертву я могу купить почти в любой деревне. За золотой или меньше. Стоило бы жизнью рисковать…

— Тогда… зачем?

А она действительно сильная. Я только боюсь, чтобы не случился выкидыш. Бисеринки пота блестят на бледной коже, мешаются со слезами и вместе с ними стекают вниз. Она облизывает сухие, только что потрескавшиеся темно-розовые губы и снова спрашивает:

— Зачем?

Я мог бы солгать. Но судьба, которая свела нас сегодня, не любит фальши и нечестной игры. И я снова протягиваю руку и трогаю липкую от слёз и пота кожу на скуле, убираю влажную прядь, прилипшую к щеке. На губах у нее крошечные капли крови.

— Он последний из рода. Помнишь, твой муж говорил о том, что у кого-то это уже однажды получилось? Двенадцать лет назад мой отец продал меня чародею за спасение всей семьи. Правда, это не очень помогло. Из всех остался в живых только я. Забавно, да? Я единственный наследник. Только вот у таких, как я, не бывает потомства. И род на мне прервётся. А виноват в этом твой покойный муж, натравивший на мою семью инквизиторов. Я не успел рассчитаться с ним. Сам виноват, конечно. Но если ты отдашь мне его наследника, Бринар перевернётся в гробу. Обещаю, я не убью ребенка. Но сын или дочь Бринара не будут владеть его наследством, если я не могу владеть своим.

Она снова облизывает губы. Рыжие растрёпанные косы метут пол. Я почти вижу, как проносятся ее мысли. Дитя колдуна и убийцы против жизни её любимых старших. И ведь она может потерять его раньше срока. Или меня убьют сегодня. Или потом. Или удастся подменить ребенка на другого…

— Даже не вздумай, — ласково предупреждаю я, лениво протягивая между пальцами кончик её косы. — За этой сделкой будет смотреть сама судьба. Я заберу ребенка на следующий Самайн, где бы ты ни была. А попробуешь обмануть — убью твоих близнецов. Или выходи к Дикой Охоте сама. Ну что, согласна?

Время останавливается, как стрела в полете. Та стрела, что вот-вот проткнёт тебя насквозь. Говорят, на ней можно разглядеть каждое пёрышко, только сделать ничего не успеваешь. Я слышу, как бьётся ее сердце. И как стучат призрачные копыта, высекая искры из тумана. Смерть совсем рядом. Летит, неся шлейф безумия и ужаса…

— Да, — выдыхает она отчаянно.

— Сделка заключена, — торопливо соглашаюсь я.

Взлетаю с пола одним движением. Алтарь — пустое. В нем давно ни капли силы. Отшвырнув громоздкие обломки, тяну её за руку на середину. Подхваченным с пола кинжалом рассекаю ладонь и кровью рисую вокруг съёжившейся жертвы круг. Второй, вокруг себя, вычерчиваю острием кинжала. Не так сильно, но сойдет. Мне и нужно всего несколько мгновений отыграть…

— Закрой глаза, — велю ей. — И не вздумай смотреть на Охотника. А лучше сядь на корточки и спрячь лицо… Если у меня получится, отправляйся в монастырь и требуй встречи с аббатом. Расскажешь ему про своего мужа, только про нашу встречу молчи. За убийство колдуна тебя не осудят. Скажешь, что отсиделась в часовне. Круг перед уходом сотри. Совсем, чтобы и следа не было. Лучше бы, конечно, часовню сжечь... И непременно расскажи про того священника. Ты все поняла?

Если она и отвечает что-то, то я не успеваю расслышать. Дверь вылетает, как от удара тарана. Сама тьма врывается в часовню. Такая плотная и густая, что можно резать ножом. Сгусток мрака и холода, средоточие зимней ночи и древнего ужаса, дремлющего в глубине каждой души. Фигура на пороге выше меня на две головы, а в плечах такова, что не проходит в дверь.

Мой светляк под потолком вспыхивает и меняет цвет на мертвенно зелёный. Но это уже не мой светляк — чужая магия…

Охотник делает шаг и дверной проём разлетается в стороны, чтобы потом собраться за его спиной — освящённое дерево боится коснуться древнего ужаса. Никогда такого не видел…

Огромные ветвистые рога венчают голову, как корона, длинные седые волосы спадают на плечи. Он одет в шкуры, сшитые и перетянутые грубым кожаным поясом. На поясе рог и кремневый нож в локоть длиной. Его сапоги перепачканы то ли бурой глиной, то ли старой кровью. Я готов рассматривать что угодно, лишь бы не поднимать взгляда к его лицу. Но у меня не получается. Тьма, холод, ужас и смерть смотрят из его глаз прямо мне в душу. Я хочу упасть на колени, а лучше лицом в пол. Молить о милости и быстрой легкой смерти. Вырвать из груди собственное сердце своими же руками и поднести ему в дар. Потому что он — вечность… Но вместо всего этого я заталкиваю глубоко внутрь вопль, рвущийся наружу, глотаю вязкую горькую слюну и смотрю ему прямо в лицо.

— Доброго Самайна тебе, Великий. Я выкупаю жизнь этой женщины своей жизнью.