Люди крови - Алан Ф. Троуп Страница 7

В спальне Мария сбрасывает с себя одежду: сначала ветровку, потом топ, потом стаскивает брюки и носки. Она идет от двери к моей широченной кровати и оставляет за собой след из одежды. Потом поворачивается ко мне лицом. На ней лишь желтые хлопчатобумажные трусики-бикини. Она удивленно поднимает брови, увидев, что я по-прежнему одет.

– Ну что же ты? – говорит она.

– Ты все еще в трусиках, – отвечаю я, потом отворачиваюсь и, прохаживаясь по комнате, расстегиваю и сбрасываю рубашку, включаю ночник, открываю окна, чтобы ветер с океана ласкал нас, пока мы ласкаем друг друга.

Когда я снова поворачиваюсь к ней, трусиков больше нет. Я смотрю на ее нагое тело, на крепкие круглые груди, нежно выпуклый живот, темный треугольник между бедер. Она стоит и тоже смотрит, как я скидываю туфли и стягиваю брюки. Запах ее влажного лона доносится до меня из другого конца комнаты. Возбудившись почти до боли, я срываю с себя трусы. Она ложится на кровать, и я тут же набрасываюсь на нее. Мы просто вцепляемся друг в друга, ласкаем, гладим, целуем… Наконец Мария оказывается внизу и позволяет мне войти в нее. Я с большим трудом сдерживаюсь, жду ее. Обычно это я возбуждаю партнершу, дразню ее, играю с ней, пока она не кончит. Но на этот раз… я вовсе не уверен, что я тут главный. Мы то катаемся по постели, то, задыхаясь, стремимся оседлать друг друга, и Мария столь же умело руководит мною, как и я ею. У меня никогда не было такой страстной женщины. Ее оргазм наступает неожиданно для меня, и я спешу к ней присоединиться. Потом мы лежим обнявшись и переплетя ноги, ветер наполняет комнату, охлаждая наши разгоряченные тела.

Мария высвобождается из моих объятий и оглядывает спальню:

– Этот дом был построен великанами?

– Нет, – улыбаюсь я в ответ.

А впрочем, это законный вопрос. Двойные двери, что открываются в мою комнату, и другие двери, ведущие в глубь дома,- десять футов в ширину и десять в высоту. Спальня больше, чем гостиные в большинстве домов. Как мне объяснить Марии, что высокие дверные проемы, огромные комнаты, широченная галерея, крутые ступеньки,- все это строилось в расчете на существ, не имеющих ничего общего с людьми?

– Дон Генри выстроил этот дом по своему вкусу, – говорю я, нежно поцеловав кончик ее носа. – Кто знает, что у него было на уме?

Она кладет руку мне между ног:

– Что ж, кое-что действительно вырастает здесь до огромных размеров, – говорит она своим низким хрипловатым голосом.

Я позволяю ей возбудить себя и делаю все, чтобы доставить ей удовольствие. Мария благодарно вздыхает, двигаясь в такт моим ритмичным движениям. Я начинаю действовать более энергично и жду от нее поощрения: вздоха или убыстрения темпа. Получаю то и другое и еще счастливый смех. Будь я человеком, обязательно влюбился бы в нее. У меня никогда еще не было женщины, которая смеялась бы от счастья в моих объятиях во время секса. Это кажется мне трогательным. Я привлекаю Марию к себе, покрываю ее лицо поцелуями. Теперь мы движемся еще быстрее, мы дышим часто и прерывисто. Мы одновременно достигаем вершины наслаждения, запыхавшиеся, смеющиеся, радостные. Наши потные тела в последний раз сталкиваются и наконец падают на простыни.

Я все еще в ней. Обняв ее сзади, нежно целую в шею. Мария вздыхает и крепче прижимается ко мне. В раскрытые окна врывается ветер, он кружит над нами. Она шепчет: «Как чудесно!» Влажная близость океана, его соленый запах. Наша кожа становится липкой от пота и океанской соли. Я беру в руки груди Марии, прижимаю ее к себе. Слышу, как она спокойно дышит, чувствую, как тело ее расслабляется. Она устраивается в моих объятиях. Я уже немного мерзну там, где не согрет ее телом. Новый порыв ветра – и я вновь вздрагиваю от того самого запаха! Он мгновенно заполняет комнату.

– Все хорошо? – шепчет Мария.

Корица и гвоздика… этот аромат щекочет мне ноздри. Сердце пускается вскачь. Сделав над собой усилие, отвечаю ей: «Конечно». Жду, пока аромат растворится в воздухе, исчезнет. Но он не пропадает, а, наоборот, крепнет с каждым новым дуновением ветра. И я вдыхаю его. Я не в силах ему сопротивляться. Так, наверное, чувствует себя зверь, попавший в ловушку. Я весь напрягаюсь, цепенею. Мария, которая истолковывает это по-своему, отодвигается немного и говорит:

– Может, подождем немного… не сразу?

Я что-то сдавленно рычу в ответ, тоже отодвигаюсь от нее, но желание мое только возрастает. Меня ломает и крутит. Это начинается перевоплощение. Если запах в ближайшее время не исчезнет, я потеряю над собой контроль. Тону в корице и гвоздике. Кожа на спине уже грубеет и твердеет. На лопатках набухают крылья. Мария напрягается в моих руках. Мне невыносима мысль о том, что Она увидит, какой я на самом деле. Не хочу слышать ее воплей, не желаю видеть неизбежной гримасы омерзения на ее лице. Не могу допустить, чтобы она умерла, парализованная ужасом, или всхлипывая и умоляя меня о пощаде.

Тело мое терзают и мучают. Прорезаются крылья, подбородок расширяется. Я в последний раз обнимаю Марию. Она снова расслабляется, успокоенная моим объятием. И тогда я утыкаюсь ей в шею и слегка прихватываю кожу губами. Она блаженно вздыхает. Я держу ее в объятиях еще несколько последних секунд, а потом… смыкаю челюсти.

Мария вздрагивает, чтобы тут же обмякнуть. Мой рот полон ее крови. Я слышу громкий всхлип. Сначала мне кажется, что это она всхлипнула, но нет, она умерла мгновенно, как я и хотел. Снова слышу всхлип и на этот раз понимаю, что плачу я сам. Всю жизнь я сожалел, что не родился обыкновенным человеком. Сегодня впервые я возненавидел страшное наследство, которое получил от своих предков. Комната тонет в запахе корицы и гвоздики. Я скатываюсь с кровати и превращаюсь в то, что я есть на самом деле.

Боль и облегчение, стыд и освобождение. Хочется завыть от горя, но вместо этого из моей груди вырывается рев. Моя кожа делается все толще и жестче, расслаивается и наконец обретает свой настоящий вид и цвет. Теперь мое тело защищает темно-зеленая чешуя. Снизу она в два раза толще, чем на спине.

Отец уверяет, что я уже достиг зрелости: восемнадцать футов от носа до хвоста. А размах моих крыльев вдвое больше. С облегчением разворачиваю крылья, но не до конца – мешают стены. Потолок высотой в двадцать футов не дает мне подняться в полный рост на задних ногах, так что я подползаю к кровати на четырех и смотрю на неподвижное тело Марии и лужу крови рядом. Горе переполняет меня, и я снова издаю отчаянный рев.