Кузница в Лесу - Майкл Роэн Страница 7

— Со мной все в порядке! — негодующе возразил Элоф. — Там, где я родился, это назвали бы теплым весенним утром.

Тем не менее продел руки в рукава плаща и с удовольствием ощутил тепло меховой подкладки. В городе говорили, что эта зима была самой лютой на памяти живущих, но весну тоже едва ли можно было назвать теплой.

— Вот и хорошо, — твердо сказала она. — В конце концов ты не можешь оправиться от лихорадки за один день!

Элоф улыбнулся, радуясь тому, что она готова подшутить даже над этим. Внезапное исцеление от смертельной раны на короткое время воздвигло некий барьер между ним и его друзьями, которые были свидетелями этого чуда. Иле, несмотря на всю ее привязанность к нему, была встревожена больше других. Лишь приступ лихорадки и последовавшая за ним долгая болезнь, казалось, были свидетельством его принадлежности к человеческому роду и ценой, уплаченной за столь ужасную рану. Сомнения его друзей рассеялись: они помнили, какой клинок нанес удар, и видели в этом причину невероятных событий. Элоф не разубеждал их, но, когда его разум немного прояснился, он понял, что это не так. Однако даже сейчас его мысли начинали блуждать и расплываться, когда он пытался осмыслить случившееся; он сам знал не больше, чем они, ничуть не больше…

— Этот шум разбудил и меня тоже, — пробормотала Иле, вернув Элофа к действительности. — По-моему, люди просто не могут жить спокойно. Что они опять задумали? Судя по звуку, они приближаются сюда.

— Не знаю. Боюсь… слушай!

Они ясно услышали топот бегущих ног по булыжной мостовой, словно человек из последних сил уходил от преследования. И действительно: из-за угла на улицу, пошатываясь, выбежал юноша, почти мальчик — длинноногий и очень худой. На бегу его бросало из стороны в сторону от изнеможения; его смуглое лицо налилось кровью, дыхание с хрипом вырывалось из груди. Он нырнул в проем между домами и остановился, дрожа всем телом, когда увидел каменную стену цитадели, преградившую путь. Потом он повернулся, готовый к бегству, но в страхе отпрянул назад перед волной вопящих людей, нахлынувшей на него и отрезавшей последний путь к отступлению. В одно мгновение его окружили, повалили на мостовую и принялись избивать. Охваченные ужасом наблюдатели увидели веревку, спущенную из-за оконной решетки в стене внизу. Беспомощного юношу, кричащего и брыкающегося, подтащили к веревке.

Иле выругалась и повернулась к лестнице, но остановилась. Улица находилась четырьмя этажами ниже; к тому времени, когда они попадут туда, даже вооруженные, жертве уже ничем нельзя будет помочь. Элоф огляделся по сторонам. Многие тяжелые черепицы из глазурованной обожженной глины вывалились наружу, а другие расшатались; он потянул один кусок, и тот остался у него в руке. Снизу донесся взрыв лающего смеха — кто-то в толпе уже собирался набросить петлю на шею юноше, а другие приготовились тянуть веревку. Элоф прицелился и бросил черепицу.

Точность прицела поразила даже его самого. Черепица с глухим стуком врезалась палачу в затылок, и он без чувств растянулся на мостовой.

— Молодец! — крикнула Иле.

Спустя мгновение еще кусок черепицы попал в руку первому человеку, ухватившемуся за веревку; он согнулся пополам и завопил от боли. Остальные задрали головы и разразились сердитыми криками, но поспешно отступили, прикрываясь руками от града смертоносной черепицы.

Потом на улице раздался перестук подков, запели рожки, послышались новые крики, и внезапно высокий мужчина на белом боевом коне врезался в толпу бунтовщиков, раздавая приказы громовым голосом. У его пояса висел меч в ножнах, но он прокладывал себе дорогу огромным кнутом. Его бронзовые волосы развевались на ветру, а из толпы, подававшейся то в одну, то в другую сторону в стремлении уклониться от ударов копыт и кнута, доносились пронзительные выкрики. За всадником появились люди в доспехах городской стражи и бросились на бунтовщиков, щедро раздавая удары древками копий.

При виде стражников буйство толпы сразу же сменилось паникой. Бунтовщики бросили свою жертву и разбежались, в спешке наступая на несчастного юношу, а всадник и стражники начали разгонять немногих оставшихся. Элоф облегченно вздохнул, но в следующее мгновение увидел, как один из отставших неожиданно повернулся, наклонился над распростертым юношей и хладнокровно всадил ему в живот длинный нож. Последний бросок Элофа лишь скользнул по бедру убийцы, и тот, погрозив кулаком на прощание, исчез в ближайшем проулке. Когда всадник легкой рысью вернулся к месту первой стычки, юноша уже перестал корчиться и лежал неподвижно. По приказу всадника двое стражников подбежали к нему. Один из них склонился над телами палача и жертвы, потом посмотрел на всадника и покачал головой.

К тому времени, когда они наконец спустились вниз, Керморван уже был во внутреннем дворе. Он отвел своего коня на конюшню и на ходу громко распорядился о том, чтобы подали завтрак.

— У меня пропал аппетит, — мрачно сказал Элоф, проследовав за воином в прохладный сумрак малого обеденного зала, где седой старый слуга расставлял на столе несколько простых блюд. Иле, которой самой приходилось убивать людей без малейших колебаний, согласно кивнула.

— Вам нужно подкрепить силы, — сухо отозвался Керморван, оторвав большой кусок от буханки еще горячего пшеничного хлеба, лежавшей перед ним. — Вы, должно быть, сильно утомились, перебросав на улицу половину черепицы с моей крыши.

Он запил хлеб глотком крепкого сидра и улыбнулся уже более сочувственно.

— Знаю, вам ничего не оставалось делать. Но если без шуток, постарайтесь больше не трогать крышу: эта черепица очень старая, и ее замена обойдется недешево. Что касается мальчика, вы правильно сделали, когда отогнали этот сброд, но утешьтесь: несмотря ни на что, они в своем роде вершили правосудие. Этот юноша вместе с двумя сообщниками рано утром ограбил лавочника, пожилого человека, который вполне мог умереть от пережитого потрясения.

На высоких башнях цитадели, обращенных к морю, звонко запели трубы, приветствуя рассвет и возвещая о начале нового дня. Элоф потер щетину на подбородке.

— Но зачем? Ведь это лишь усиливает трения между горожанами и северянами и может привести к новому бунту. Ты уверен, что так оно и было на самом деле?

— Мы взяли одного из сообщников, и он во всем сознался. По его словам, они голодают, и я верю ему — одна кожа да кости. Но они также хотели отомстить за северянина, которого ограбили в пригородах на прошлой неделе. Отомстить! В результате, насколько мне известно, в сегодняшних беспорядках погибли еще двенадцать человек, причем десять из них северяне. А сейчас, наверное, жертв стало еще больше. Стоит ли удивляться, что я настаиваю на немедленном и безжалостном подавлении беспорядков? Если не положить им конец, они будут множиться.

— Да, но будь осторожен, — хмуро сказала Иле. — Ты накличешь беду на себя, если окончательно утратишь популярность среди горожан. Спроси Рока или Ферхаса: они слушают местные сплетни. Повсюду говорят, что ты слишком мягко обходишься с северянами. Они загнали этого юношу и собирались повесить его перед твоими окнами… сделать тебе небольшой подарок, раз уж ты так любишь северян. А ведь ты до сих пор лишь кандидат на должность Стража Границы и еще не имеешь надлежащей власти.