Джип, ноутбук, прошлое - Константин Костинов Страница 7

– Да и вообще, – продолжила Юля, – потом можешь пожалеть, что продал по дешевке.

«Ага, потом…»

Руслан вздохнул. Все-таки Юля еще не понимает всей серьезности ситуации. Для нее это – нечто вроде внезапной турпоездки в царскую Россию. Юля еще не понимает, что это – внезапная эмиграция, без денег и документов. Хуже любого гастарбайтера – у того, по крайней мере, родственники есть, соплеменники. А у них – только они сами.

Вышедший на крыльцо журналист позволил Руслану не отвечать на вопрос жены:

– Вот, мистер…

– Называйте меня просто «господин».

Фыркнула и отвернулась Юля.

– Простите. Господин Лазаревич, вот, не сочтите за оскорбление…

На протянутой ладони лежали несколько монет.

– Чтобы вам можно было извозчика взять, не идти пешком. Больше двадцати копеек не давайте! Эти сарданапалы если увидят, что клиент не из местных, – ободрать как липку готовы.

Руслан принял монеты.

– Обязательно верну, как только получу деньги.

– Ну что вы, не стоит, право, такой пустяк.

– Нет-нет, обязательно верну. Джентльмены всегда платят долги.

– А вы – джентльмен?

– Ну разумеется.

Вернулась из «кустиков» Анюта и куда-то утащила Юлю.

Руслан взглянул на монеты в ладони. Три серебряные – вроде бы при царе они на самом деле были из серебра, – на одной стороне двуглавый орел, выглядевший каким-то более агрессивным, чем современный, на другой – надпись «10 копеек» и год. 1909-й.

«Вот примерно и определились. От девятого до четырнадцатого года. Черт, я бы предпочел седьмой. Революция уже кончилась, а до войны есть время подготовиться…»

Вместе с серебрушками лежала медная монета: крупная, куда там нынешним. С одной стороны – тот же орел, с другой – надпись в полукружье «1907 годъ» и «3 копейки». Вместо буквы «е» в слове «копейки» красовалась ять.

«Черт, я же еще и неграмотный теперь. Малограмотный в смысле. В каких случаях эта закоряка пишется, в каких нет – не знаю».

Руслан не стал дальше размышлять над своим бедственным положением. Сначала нужно решить тактическую задачу – деньги – и только потом строить стратегию.

«Попросить позвонить извозчикам… Стой, Руслан, куда он позвонит, в колокол, что ли? Интересно, а телефоны уже есть? Спросить? Или спалишься? Да ну я, в конце концов, американец, у нас там на каждой ферме по телефону».

– Простите, а телефон у вас есть?

– Ну откуда, – развел руками журналист, – а вы что, хотели извозчика по телефону вызвать?

В лице было удивление и легкая насмешка над глупым американцем.

– Да, знаете ли, привык к цивилизации.

– Ну не скажите, – слова Руслана задели Владимира Андреевича за живое, – у нас, конечно, не Америка, но хотя бы негров не угнетают. Только недавно в столичных газетах читал, что у вас в Техасе…

– Нет-нет-нет, что вы, господин… мм…

– Ковалев.

– Господин Ковалев, я не хотел оскорбить ваших чувств. Просто по старой американской привычке собирался вызвать такси.

Ковалев рассмеялся:

– Вот уж чего-чего, а таксомоторов у нас нет. Чай не в Париже. Извозчиками обходимся. Хотя… Да, придется вам пешком идти. По нашей улице они редко ездят.

– Ничего, спорт полезен.

– Совершенно с вами согласен. Итак, выходите, значит, из калитки, поворачиваете направо…

«Пройду по Абрикосовой, сверну на Виноградную…»

Никаких фруктовых улиц в Луге начала двадцатого века не водилось. Идти нужно было до Покровской, через Успенскую и Никольскую. Видимо, православие пользовалось большей популярностью…

Руслан Лазаревич вздохнул и мысленно перешел на другую, более подходящую песенку.

«Вдоль по Питерской, по Тверской-Ямской…»

Дальше он слов не знал, да и эта песня к его настроению не подходила. Он постоянно представлял себя со стороны.

По улице – немощеной, кстати, середина основательно перепахана тележными колесами и лошадиными подковами – ездят телеги, поднимая пыль, прохаживаются редкие прохожие, все как один бородатые – женщин пока не попадалось, – в одежде, которая вызывает в памяти старинные названия «сюртук, картуз, косоворотка». Дома, беленые или обшитые темно-коричневыми досками, как правило, двухэтажные. Сохранились такие же или похожие на тихих улочках провинциальных городов. Вот такой дом, у которого балкон обшит доской и нависает над тротуаром, как выступ второго этажа, с окнами в белых рамах, он, Руслан, точно видел где-то. Вдоль улицы растут тоненькие деревца, торчат столбы электропроводки с белыми гроздьями изоляторов. Над дверью белого здания висит вывеска «Часовой мастеръ Таубинъ. Подборъ очковъ».

И вот посреди этакой тихой провинции начала века шагает улыбающийся во все тридцать два зуба АМЕРИКАНЕЦ. Типичный, в джинсах, в клетчатой рубахе, в ковбойской шляпе. До полноты образа не хватает разве что револьверов в кобурах, лассо и сапог. Неудивительно, что на такое чудо оборачиваются все встречные люди и лошади через одну. Слава богу, хоть собак не видно.

Наверное, человек, попавший в прошлое, должен чувствовать себя как в кино. У Руслана это не получалось. Слишком реальным было все окружающее, слишком непохожим на кинокартину: теплый ветерок, шелест листьев, пыль от телег, запах конских яблок. Скорее, Лазаревич ощущал себя киношным героем, сбежавшим с экрана. Еще немного – и он начнет сомневаться в собственной реальности.

«Нет, надо, надо приобретать одежду, учить обычаи и становиться своим. Долго такого стресса я не выдержу. Каково Юле и Анюте придется…»

Руслан скрипнул зубами, не прекращая улыбаться радостной улыбкой американского туриста или идиота. Не улыбайся он – его лицо приобретало слишком уж угрюмое и мрачное выражение. Примут за какого-нибудь Джесси Джеймса…

Девчонки в школьной форме – длинные, почти до земли коричневые платья и белые фартуки, – небольшой стайкой кучковавшиеся у двухэтажного песочно-желтого здания, восхищенно смотрели на небывалое зрелище. Уж им-то, судя по всему, что Джесси Джеймс, что Клинт Иствуд – все равно.

«Хорошо, что я здесь с женой. А то, пожалуй, не выдержал бы и замутил с какой-нибудь гимназисточкой, – усмехнулся Руслан. – Кстати, да, это, скорее всего, не школьницы, а именно что гимназистки. «Гимназистки румяные, от мороза чуть пьяные…» Судя по блудливым глазкам некоторых из них, они недолго бы сопротивлялись…»

Занятый распутными мыслями, Лазаревич шел по улице – Успенская, по словам журналиста, – и, только дойдя до самого ее конца, понял, что боженьке, видимо, не понравились его идейки.

Согласно маршруту, именно от желтого дома с гимназистками он должен был свернуть на Ямбургскую улицу. Вместо этого он прошел мимо и теперь довольно слабо представляет, где находится. И это еще не самое страшное.