Шторм в Гавани Ветров - Лиза Таттл Страница 7

– Но этого мало! – сквозь слезы отозвалась Марис. – Когда я была маленькой, еще в своей родной семье, я думала, этого достаточно. Ты был тогда лучшим летателем Эмберли. Я смотрела со скалы на тебя и на других и думала: если бы мне хоть на минутку крылья, то этого будет достаточно, я буду счастлива на всю жизнь. Но теперь знаю, что это не так.

Суровые морщины исчезли с лица Расса, он ласково прикоснулся к ее щеке, отер слезы.

– Наверно, ты права, – сказал он с усилием. – Я думал, если позволю тебе полетать хоть немного, это будет лучше, чем ничего. Но не получилось, да? Теперь ты никогда не станешь счастливой: не сможешь жить, как бескрылые, потому что летала… Ты знаешь, как это прекрасно, и теперь будешь чувствовать себя обделенной.

Он внезапно замолчал, и Марис поняла, что он говорит не столько о ней, сколько о себе.

Отец помог ей снять и аккуратно сложить крылья, и они направились к дому. Дом, двухэтажное деревянное строение, стоял в окружении деревьев на берегу ручья. Летатели могли позволить себе такую роскошь. В дверях Расс пожелал Марис спокойной ночи и унес крылья с собой. Марис хотелось плакать… Что же она наделала? Отец ей больше не верит?!

Она забрела на кухню, нашла сыр, холодное мясо, чай и отнесла все в гостиную. Зажгла свечу в центре стола, поела немного, не сводя завороженного взгляда с танцующего пламени.

В дверях появился Колль и неуверенно остановился:

– Привет, Марис… Я ждал… Я рад, что ты вернулась.

Для своих тринадцати лет он был довольно высок. Гибкий, даже изящный. Длинные светло-рыжие волосы, пробивающийся над верхней губой пушок.

– Привет, Колль. Садись, не стой в дверях. Извини, что я взяла крылья.

– Я не возражаю, ты же знаешь, – сказал он, присаживаясь. – Ты летаешь гораздо лучше меня и… ну ты сама все знаешь. Отец разозлился?

Марис кивнула. У Колля был безрадостный, даже испуганный вид.

– Осталась всего неделя, Марис. Что будем делать? – спросил он, не глядя на сестру.

– А что мы можем? У нас нет выбора. – Она вздохнула и погладила Колля по руке.

Они уже не раз говорили на эту тему, и Марис воспринимала его мучения как свои собственные. Она заменяла ему сестру и мать, и Колль доверял ей безгранично. Он раскрыл Марис свой главный секрет, свой страх перед небом, которого всегда стыдился.

И сейчас он глядел на нее, как ребенок смотрит на мать, зная, что она бессильна ему помочь, но все еще надеясь.

– Неужели ничего нельзя сделать?

– Закон, Колль. – Марис вздохнула. – Ты же знаешь, нельзя нарушать традиции. Если бы у нас был выбор, мне бы достались крылья. Я бы стала летателем, а ты – певцом. Мы бы оба гордились тем, что делаем, и делаем хорошо… Мне будет тяжело смириться. Я так хочу крылья! Я владела ими, и мне кажется несправедливым, что сейчас их отбирают, но, может быть, это правильно, а я просто чего-то не понимаю. Люди гораздо мудрее нас решили, как все должно быть, а мы упрямо, по-детски, хотим все по-своему.

Колль нервно облизнул губы:

– Нет!

Марис вопросительно взглянула на него.

– Это неправильно, Марис. – Он упрямо тряхнул головой. – Совершенно неправильно! Я не хочу летать! И не хочу отбирать у тебя крылья. Какая нелепость! Я причиняю тебе боль, но не могу обидеть отца. Как я ему скажу? Я его сын и все такое… я обязан принять крылья. Он не простит мне отказа. Но нет ни одной песни о летателе, который боялся бы неба, как я. Настоящие летатели бесстрашны – значит я просто не создан для этого.

Марис заметила, как у него дрожат руки.

– Не волнуйся, Колль. Все будет в порядке. На самом деле всем поначалу страшновато. И мне тоже… – Она солгала, чтобы успокоить брата.

– Но это несправедливо! – захныкал Колль. – Я хочу петь. А если меня заставят летать, я не смогу научиться петь, как поет Баррион. Зачем мне крылья? Марис, почему не тебе, раз ты так хочешь летать? Почему?

Марис, сама чуть не плача, смотрела на брата затуманенным взглядом и не находила ответа ни для него, ни для себя.

– Не знаю, малыш. Так было всегда, и, наверно, так должно быть…

Они долго сидели при свете свечи друг напротив друга, беспомощные и униженные. Говорили и говорили все об одном и том же. Два человека, пойманные в сети традиций, что были гораздо старше их обоих. Традиций, смысл которых они не могли понять…

Они разошлись уже под утро, так ничего и не решив. Оставшись одна, Марис с новой силой ощутила потерю, негодование, стыд. Она плакала, засыпая, и во сне снова увидела фиолетовое штормовое небо, в которое ей никогда больше не подняться.

* * *

Неделя, казалось, тянулась вечно.

Десятки раз за эти бесконечные дни Марис приходила на прыжковую скалу. Стояла беспомощно на самой вершине, держа руки в карманах, наблюдая за морем. Внизу проплывали рыбацкие лодки, кружили чайки, а как-то раз она заметила далеко-далеко стаю охотящихся серых морских кошек. И хотя внезапное сокращение ее горизонтов только сильнее растравляло душу, она продолжала приходить сюда, страстно желая единения с ветром. Но ветер лишь трепал ее волосы и уносился прочь.

Однажды она заметила, что за ней издали наблюдает Колль, но позже никто из них не обмолвился об этом.

Крылья хранились у Расса, поскольку они всегда принадлежали ему и будут принадлежать до тех пор, пока их не примет Колль. Когда Малому Эмберли требовался летатель, поручения выполнял Корм, живший в другом конце острова, или Шалли, которая летала в морском дозоре еще в те времена, когда Марис только-только осваивала крылья. Так что на острове осталось всего два летателя, пока Колль не получил полагающиеся ему по рождению крылья.

Отношение Расса к Марис тоже переменилось. Порой он сердился на нее, когда заставал в глубоких раздумьях, порой садился рядом, обнимал здоровой рукой и горевал вместе с ней. Он никак не мог найти золотую середину и поэтому начал избегать ее, отдавая все свободное время Коллю, с радостью и энтузиазмом готовя его к получению крыльев. Колль, будучи послушным сыном, в свою очередь старался отвечать ему тем же, но Марис знала, что он часто уходил куда-то с гитарой и подолгу пропадал в одиночестве.

За день до вступления Колля в Возраст Марис сидела, свесив ноги, на краю скалы и наблюдала за Шалли, выписывающей серебряные круги на фоне яркого неба. Шалли объяснила, что высматривает морских кошек для рыбаков, но Марис достаточно долго была летателем сама и прекрасно знала, что заставляет ее кружить там. Просто летать – это счастье. Даже отсюда Марис чувствовала далекое эхо ее радостного полета, и когда полоска серебра на миг вспыхивала на солнце при очередном развороте, что-то так же радостно взмывало у нее внутри.

«Неужели все кончилось? – спрашивала она себя. – Не может быть. Ведь я помню, как с этой радости все начиналось».

Она действительно все помнила. Иногда ей казалось, что она полюбила небо еще до того, как научилась ходить. Хотя вряд ли. Во всяком случае, ее мать – ее родная мать – говорила, что это не так. Марис хорошо помнила скалу, куда она взбиралась почти каждую неделю и в четыре года, и в пять, и в шесть… Там она проводила буквально целые дни, встречая и провожая летателей, и мать всегда очень сердилась, когда заставала ее на верхней площадке.